Е. Кочешкова - Шут
Девушка стояла по-прежнему глядя в пол. Наверное, заждалась уже, когда господин позволит уйти. На ней было простое платье из светло-серой шерсти, какие носили все служанки и белый передник с такими же рюшами, что и на чепце. Во дворце таких, как эта Мирта, насчитывалась не одна сотня. Всех не упомнишь, да и менялись они частенько — то одна округлится животом, то другую на воровстве поймают. И все же Шут многих слуг знал лично, за что над ним порой потешался Руальд: тянет, мол, тебя, господин Патрик, к низкому сословию, видать тоскуешь по прежней жизни…
Но Шут не тосковал. Хотя порой, оглядываясь назад, он понимал, что годы, проведенные в пути с труппой Виртуоза, были далеко не так плохи, как ему казалось в детстве. А со слугами общаться Шуту действительно нравилось. И когда он расспрашивал кухарку или свечницу о делах, то не думал о том, чтобы завоевать их доверие. Ему было просто интересно. Особенно после общения с манерными господами дворянами. И Шут всегда мог сказать, кто из слуг нечист на руку, кто лжив, кто подлиза, а у кого и впрямь душа лежит к делу.
Девушка, стоящая перед ним сейчас, была из тех, что искренне трудятся с утра до вечера, но чьи старания почему-то всегда остаются незамеченными. В отличие от промахов и ошибок. Обидно так жить, но изменить это очень трудно.
— Мирта, Мирта… Красивое у тебя имя… — Шут сел на кровать, подобрав под себя замерзшие ноги. Он доел сыр и потянулся к столику за кашей. Ложка стоймя стояла в густом вареве. Одно неловкое движение и половина содержимого миски — на постели. — Ах ты!.. Совсем руки не держат… — Шут искоса бросил взгляд на служаночку. Она, наконец, подняла глаза от пола и теперь стояла, уставившись на испорченную простыню. В глазах у бедняжки отразилось такое отчаяние, как будто она сама размазала кашу по господскому ложу. Шут с грустью понял, что неприятности, и в самом деле, являются неотъемлемой частью Миртиной службы во дворце. Равно как и нагоняи за то, по сути, что просто не вовремя оказалась рядом с очередным разгневанным вельможей. Уж Шут-то хорошо знал, каково это — попасть под горячую руку и схлопотать ни за что… Сколько раз пытался навсегда убежать от Виртуоза за несправедливые колотушки. И как только Дала умудрялась его каждый раз остановить?.. 'Ну куда же ты, Шутенок, опять? Голодный не ходил? У храмов милостыню не клянчил? Поди ко мне, я синяки заговорю'…
— Ведь ты принесешь мне чистую простыню, Мирта? — она закивала так, что голова того и гляди отвалится. — Принеси, будь добра. Да скажи старшей горничной, что сегодня ты до вечера нужна господину Патрику. Наведешь мне тут порядок, хорошо? А то, и правда, не спальня, а чулан какой-то. Надоело, — Шут старательно доел остатки каши из миски и вручил ее девушке. Похоже, та была очень удивлена, что скандал по поводу испорченной простыни так и не состоялся.
Когда Мирта вернулась с чистым бельем, половым ведром и тряпками, Шут уже умылся, переоделся и был занят тем, что пытался привести в порядок свои непослушные волосы. Брадобрей изрядно укоротил их, сочтя невозможным распутать многочисленные колтуны. Остриженные кончики теперь щекотали плечи и лезли в глаза, мешая. Когда служанка, робко стукнув, появилась на пороге, Шут как раз пытался завязать хвост из остатков былой шевелюры, но легкие, чистые после вчерашнего мытья волосы неизменно рассыпались, выскальзывая из-под тонкой ленты. Шут рычал и корчил своему отражению зверские рожи, однако это ничуть не помогало. В конце концов, он сердито бросил веревочку об пол и устало сел там же.
— Демоны забрали бы этого брадобрея! — Шут обернулся к служанке. — Ну, что же ты стоишь, Мирта! Помоги! — девушка отложила в сторону испачканную простыню и робко шагнула к странному господину, сидящему на ковре посредь комнаты, точно капризный инфант. — Полагаю, тебе ловчей будет, да и с прическами вы девушки почаще возитесь…
Она, робея, подняла ленту и, склонившись над Шутом, аккуратно собрала одной рукой его волосы, а второй споро связала их в крепкий пучок. Пальцы ее чуть заметно дрожали. Но едва только ладонь служанки скользнула прочь, Шут развернулся, стремительно перехватил ее и легонько сжал. Эти пальчики были грубыми от частых работ по хозяйству, с коротко остриженными ногтями в заусенцах, с мозолями и трещинками. Девушка испуганно вскрикнула, но Шут уже отпустил ее, лукаво улыбаясь. В ладони у Мирты остался хрупкий соломенный цветок. Пока она удивленно смотрела на розочку, Шут позволил себе еще одну шалость — развязал тесемки дурацкого чепчика, позволив ему упасть на пол. Волосы у Мирты оказались самые обычные — темно-русые с легкой рыжинкой, что свойственна жителям западных земель королевства. Они рассыпались по плечам, мгновенно превратив серенькую служанку в милую барышню. Шут нежно провел ладонью по ее щеке и подумал, что такую фею даже поцеловать не грех, но вместо этого осторожно взял девушку за подбородок и поднял ее личико так, чтобы были видны глаза.
— Погляди на меня, Мирта. Вот так. А теперь слушай. Я скажу лишь раз и в твоей воле думать, что я лгу. Здесь все так делают и это даже к лучшему… — он усмехнулся и, наклонившись, шепнул ей прямо в порозовевшее ушко: — Я никогда не причинял вреда женщинам. Никогда. Я не надувал им животы и не затаскивал к себе в постель. Я не устраиваю оргии в королевской спальне и не соблазняю служанок за портьерами, — он сделал паузу. Ласково провел кончиком пальца по белой веснушчатой щеке. Все-таки очень хотелось поцеловать… — И я не велю пороть их за то, что сам опрокинул кашу на кровать, — Шут опустил руку и грустно подмигнул девушке. — Но ты об этом никому не скажешь, потому что тогда тебя обсмеют и точно сочтут моей любовницей. Хотя, видят боги, может, тебе бы это даже на пользу пошло. Спасибо за ленточку, Мирта… А теперь я тебя оставлю, пожалуй. Ты пока собери тут все, что на полу лежит, и снеси куда хочешь. Мне оно уже без надобности.
'Колдунья права, — думал он с горечью, выходя из комнаты, — я больше не способен делать то, ради чего, как мне казалось, родился и жил… Никакой я не шут. Просто дурак… — он знал, что ему будет недоставать тех забавных вещиц, с которыми так славно развлекать господ за вечерней трапезой — всех этих дудочек, марионеток, деревянных булав и бутафорских игрушек. Да и пускай… На что они теперь?..
Но если он не шут, то кто?
'Зачем же я живу? Зачем я во дворце? Какой от меня теперь толк?.. — эти мысли были мучительны, но он никуда не мог от них деться — ни в комнате, ни в саду, куда отправился погулять. И неизменно они приводили лишь к одному вопросу: — А если… если тайкурская ведьма не обманула?..
6
