Елена Федина - Наследник
— Воскресни! — завопила моя душа, — оживи! — прошептали мои губы, — вернись ко мне, вернись! — прохрипел мой голос, — я не могу без тебя!
Она не воскресла. Я просто не умел этого делать, не был обучен с детства, с пеленок, как все эрхи, пока не обретут достаточную силу мысли. Для этого им нужен был моделятор. Пособие для детей, как палочки для счета, чтобы потом считать в уме. Я уничтожил свое пособие. Я был велик и беспомощен как слепой слон.
Напряжение мое постепенно спало, цвета погасли, предчувствие исчезло. Правда, напоследок я успел понять, что король уже идет по коридору и скоро будет здесь. И что я убью его.
У меня хватило времени, чтобы зайти в другую комнату, подойти к алтарю, увидеть чашу, в которой еще не высохла до конца моя кровь, взять нож, которым я вскрывал себе вены, потом вернуться назад и поцеловать Астафею.
Я встал у стены, возле самой двери. Когда король вошел, я закрыл ее и вырвал с корнем ручку, отрезая ему путь к спасению. Он обернулся на шум, приседая от неожиданности, как будто на него сейчас прыгнет леопард, потом, видимо, вспомнил, что бессмертен, и самодовольно распрямился. Глаза его стали злыми и презрительными.
— Как ты посмел сюда явиться?
— Почему бы нет? — усмехнулся я, — или я не ваш наследник, ваше величество?
— Ты вор и предатель, мерзкий обманщик и неблагодарная дрянь! Ты умрешь страшной смертью, Кристиан Дерта.
— Видит Бог, — сказал я с ненавистью, — я не хотел тебя убивать, Эрих Четвертый, я вырвал твое жало, а царство твое мне не нужно. Но ты посмел убить ее. Ее! Неужели ты думаешь, что я тебе это прощу? И неужели ты думаешь, что я позволю тебе прикоснуться к ней?
Он слушал с кривой усмешкой, уверенный в своей неуязвимости.
— Она моя. Потому что здесь всё мое. Потому что я король. Ты украл мое зеркало, но под пытками ты расскажешь, где оно. Ты говоришь, что вырвал мое жало? Дурак. Чтобы убивать, зеркало не нужно. Можно обойтись и палачом. Скоро ты с ним познакомишься.
Я вынул из кармана нож и крепко сжал его в руке.
— Хватит болтать. Не пора ли принести твоей богине еще одну жертву?
Его и это не смутило. Он хладнокровно ждал, пока я подойду к нему, и только презрительно усмехался.
— Она моя, я ждал этого три года, я убил всех, кто ее домогался. И не пытайся мне помешать, щенок!
Я резко схватил его сзади за волосы и полоснул ножом по шее. Нож соскользнул и только оцарапал кожу, но кровь просочилась и потекла ему за воротник.
— Смотри, — я показал ему окровавленное лезвие, — видишь это?
— Что это? — прохрипел он, вырываясь.
— Твоя кровь, упырь.
Глаза его чуть не вылезли из орбит. Он понял, что от его неуязвимости не осталось и следа, а я в эту минуту испытал такое торжество и злорадство, о которых раньше и понятия не имел. Мне никогда не приходилось мстить.
Потом всё пошло как-то не по плану. Я ждал агонии и истерики, отчаянного сопротивления и воплей о помощи, но он вдруг обмяк и как подкошенный опустился на пол у нее в ногах. Он мотал головой и хватался окровавленными руками то за лицо, то за край ее подола, лежащий на полу.
— Ты… убьешь меня?
— Можешь даже не сомневаться.
— Хорошо.
— Что?
— Хорошо, — повторил он с облегчением, — я и сам пытался, но у меня не получается… какое счастье, что меня тоже можно убить, Зачем мне, собственно, жить?.. Что я без нее?
— Ты?! — я несколько опешил и даже руку с ножом опустил, только теперь я заметил, что король в черном.
Он поднял на меня испачканное лицо, жуткое и жалкое одновременно, он по-прежнему криво усмехался.
— Я боготворил ее, — заявил он мрачно, — что ты знаешь о моей любви? Что ты вообще в этом понимаешь?!
— Ты любил ее? — проговорил я потрясенно.
— Я любил ее безумно, я бы женился на ней, если б она только согласилась. Но она отказала мне. Отказала, понимаешь?! Мне, королю Лесовии!
— И поэтому ты… — дальше у меня язык не повернулся сказать, что он сделал, я только взглянул на неподвижную Астафею и покрепче сжал рукоять ножа.
— Убей меня, — взмолился он, — раз ты это можешь, избавь меня от проклятой жизни, мое солнце померкло.
— Мое тоже, — сказал я, уже не чувствуя ни торжества, ни злорадства, только брезгливую жалость и отвращение.
Я поднял его, посмотрел ему в глаза и с силой всадил нож в его тугой живот. Король не сопротивлялся, мне показалось даже, что он мне несколько помог, подавшись вперед. Потом он упал на колени, издавая протяжный стон, потом растянулся на полу, вцепившись коченеющей рукой в подол голубого платья, словно надеялся, что догонит ее на пути в загробный мир.
Несколько минут я стоял неподвижно, осознавая, что только что убил человека. Короля Лесовии Эриха Четвертого.
41
Времени на размышление у меня не было. Чувства, эмоции, сомнения… всё это должно было быть потом, когда-нибудь. Я торопливо отрезал кусок платья, потому что король держал его мертвой хваткой, взял Астафею на руки и вынес из подвала.
Охтания уже кончала закапывать могилу. Она увидела меня и ужаснулась.
— Ты что! Ты куда ее тащишь?!
— Не вопи и слушай меня, — сказал я зло, — сначала пойдешь к Мезиа и скажешь, что король убит. Поняла?
Она охнула и прикрыла рот рукой.
— Потом пойдешь к Ластеру, всё ему расскажешь и приведешь его в шестой дом на Кошачьей улице. Иди подземельем, здесь быстрее.
Охтания покачала огромной головой и бегом кинулась к склепу. Раньше мне казалось, что эта исполинша бегать вообще не умеет.
Я шел по утреннему городу, в синеющем небе еще догорали ночные звезды, и первые прохожие испуганно шарахались от меня по закоулкам. Астафея лежала у меня на одеревеневших руках и улыбалась как во сне. Ничего дороже этой ноши у меня не могло быть. Я прижимал ее уверенно и бережно и вспоминал ее стихи, которые так не понравились мне когда-то, и которые были настолько про меня, словно поэт побывал в моей шкуре. «Я баюкал тебя как дитя, только звезды мешали светя…»
Она спала, тихо улыбаясь, и никак не хотела просыпаться, и даже я ничего не мог поделать, разве что облить ее слезами.
«Я баюкал тебя и просил,
Я беспечные звезды гасил,
Я в пустыни загнал все ветра,
Я весь мир изменил до утра.
Я баюкал тебя как дитя,
Я столкнул бы планеты шутя,
Я бы дьявола смог победить…
Но не мог я тебя разбудить».
Открыла мне заспанная Линоза.
— Пусти, — сказал я, чтобы она опомнилась, и прошел прямо в гостиную.
Эска вышла из своей спальни. В отличие от служанки она почти не спала и была, как всегда, скромно одета и причесана, исхудавшее тело ее было туго затянуто в коричневое платье, в руках — всё то же вышивание. Она посмотрела на меня, потом на Астафею, покачала головой.
