Александр Меньшиков - В краю молчаливого эха
— Почитай уже полчаса прошло… Ну да! Где-то так!
— Мать его за ногу! Сказал же вам никуда не отлучаться! Где это было?
Все остановились и стали оглядываться.
— Хрен его знает… я за ним не следил, — развёл руками обозник.
За что получил от Бочарова крепкую оплеуху.
— Я съезжу, проверю, — вызвался Бор. — А вы продолжайте идти. И с дороги всё-таки не сходите.
Северянин лихо развернул огневолка и поскакал назад.
Прутик напрягся. Внизу живота стало твёрдо, неприятно. И сразу в голове пробудились недобрые мыслишки.
Было видно, что люди притомились. Но ни погода, ни местность не располагали к привалу. И это ещё больше всех напрягало. Лица людей были недовольными, кое-кто уже даже начинал жаловаться, но всё одно они продолжали движение вперёд.
Через полчаса обоз нагнал Бор. Он был один.
Бросив косой взгляд на Прутика, северянин подъехал к Бочарову и о чём-то с тем зашептался.
Лицо Платона было каменным. Нельзя было понять, какие эмоции сейчас тот переживает. Лишь лёгкое беганье глаз выдало в Бочарове волнение.
— Ты уверен? — услышал Прутик сдавленный голос обозника.
Бор утвердительно кивнул и вдруг направил огневолка к Первосвету.
— Поехали! — безо всякого пояснения, сказал северянин гиганту.
Тот кинул взгляд на товарища, но ничего не спросил. Через минуту они удалились в чащу.
Прутик заёрзался в седле и вдруг решил поехать за ними следом. Без всякой задней мысли, он осторожно пришпорил коня и незаметно скрылся с глаз обозников.
В лесу царил сумрак. Стоило только отъехать от тракта каких-то пару десятков шагов, как ты оказывался в полусонной дремучей чаще. Звуки разговоров, скрип телег, храп лошадей — всё это мигом стихло. И чем дальше отъезжал Прутик, тем сильнее в нём пробуждалось позабытое детское чувство — боязни темноты.
Под копытами лошади мягко пружинила истлевшая за зиму листва да хвоя. Пахло сыростью. И ещё грибами.
И всё же тишина была удивительной. Прутик огляделся, но нигде не увидел своих товарищей. Они слишком стремительно заехали в этот лес, растворившись в нём без остатка. А впереди маячила непроходимая чаща… буреломы… завалы… С листьев и веток деревьев падали крупные холодные капли. Кверху поднималась тончайшая шаль тумана.
Лошадь нервно похрапывала. Приходилось её пришпоривать, иначе она совершенно не желала двигаться вперёд.
— Вот же я балбес! — досадно прошептал Семён. — Надо убираться отсюда, не то вся недолга заблудиться.
Конь громко храпнул и вдруг встал на дыбы. В ту же секунду Прутик кубарем полетел на землю, чувствуя, как больно впивается в левый бок старый замшелый пень.
— Стой! Не шевелись! — послышался яростный окрик Первосвета.
Паренёк попытался встать. Голова закружилась, и лишь волевым усилием Семёну удалось взять свои чувства и тело под контроль.
Лошадь лежала в паре саженей позади и билась в странных судорогах. Что-то похожее на поросшую мхом толстую ветвь, вылезло над головой животного. А потом…
— О, Тенсес! — Прутик попятился назад, теряя самообладание.
— Стой же, твою мать! — гаркнул Первосвет. — Сзади!
Семён тут же обернулся: между двумя стволами кривых низкорослых сосен были натянуты какие-то покрытые пухом веревки.
Гигант соскочил со своего жеребца и выхватил скеггокс. Пару секунд и Первосвет стоял подле Прутика.
— Это… это… это… — зашептал пересохшими губами последний.
— Паук, — добавил Первосвет.
Огромное чудище вылезло на еле-еле вздымающийся бок лошади и уставилось на людей.
— С-с-сука! — процедил гигант.
— Откуда… откуда…
— Да заткнись ты! — огрызнулся Первосвет. — И прикрой мне спину.
— А? — Прутик испуганно обернулся, ожидая, что из-за кустов выскочит ещё одно мохнатое чудовище.
Но там, слава Тенсесу, никого не наблюдалось. Паутина слегка качнулась под порывом ветерка. И вот тут Семён увидел, что «пушистые верёвки», тянутся к ногам его лошади.
Видно, бедное животное зацепилось за липкую паутину. Отсюда, как следствие, тот яростный рывок, в результате которого Прутик полетел на землю.
Паук был размерами с доброго бычка. Он выставил вперёд две мохнатые лапы и медленно ими шевелил, словно колдовал.
Прутик почувствовал, как по спине пробежал неприятный холодок. Парень покосился на Первосвета: гигант занял привычную для него боевую стойку.
Тут, почти над самым ухом, раздался тихий свист, и в следующую секунду в толстое круглое тельце паука вонзилась какая-то палка. Потом был взрыв… Прутик едва успел прикрыть лицо руками, когда во все стороны полетела грязно-жёлтая слизь.
— С-с-сука! — недовольно ругался Первосвет, отплёвываясь и сердито топоча ногами.
Из-за кустов вышел Бор. Он накинул на плечо лук и вплотную подошёл к разорванному на части телу паука.
— Хватит ругаться! — бросил северянин своему товарищу. — Если бы эта тварь тебя укусила…
Бор не закончил свою речь. Он наклонился ниже и концом стрелы вытянул из нутра паука что-то ярко алое.
— Прошу любить и жаловать, — ухмыльнулся северянин. — Ядовитые железы…
— Что? — не понял Первосвет.
Он недовольно скривился, но приближаться не стал. Прутик же напротив: подошёл вплотную.
— Откуда вы знаете? — спросил он у Бора.
— Догадался, — процедил тот. Бор «воткнул» в паренька свой «драконий взгляд» и засопел. — С дороги не сходить! Я это тебе говорил? — резко бросил он. — Предупреждаю в последний раз.
— Но… но…
— Уходим отсюда! — недовольно сказал северянин. — Не думаю, что эта тварь тут одна.
Огневолк медленно приблизился к развороченному паучьему телу и принюхался. А потом также осторожно отошёл назад.
— Первосвет! А ну-ка отруби мне эту вот лапу, — приказал Бор.
— Что? Отрубить? Да я к этой гадине и на сто вёрст не подойду!
— Дай свой топор.
Северянин сердито выхватил оружие и затем ловким движением отсёк одну из мохнатых лап. Из раны потекла то слизь, то ли кровь… Нихаз его разберёт!
— Фу ты! — скривился Первосвет.
— Ну, ты и неженка! — Бор вернул скеггокс и взял отрубленную лапу.
Гигант брезгливо поморщился и так же брезгливо вытер лезвие топора о траву. А северянин оседлал огневолка и подъехал у Прутику.
— Собирай свои пожитки и давай за мной.
Лошадь Семёна ещё несколько раз всхрапнула и затихла. Из её рта повалила розовая пена.
— Фу ты… — вновь поморщился Первосвет.
Прутик с опаской приблизился, и некоторое время пытался собраться. Его руки дрожали, зубы стучали в нервном ознобе. А перед глазами всё стояла та жуткая картина паука, «колдовавшего» своими толстенными лапами. Попади он, Семён, на обед вместо лошади и… и…
