Лиланд Модезитт - Башни Заката
Волшебник помоложе проходит на расстоянии вытянутой руки от безымянного юноши. Тот смотрит на мага, пытаясь извлечь из своей памяти нечто ускользающее. Но безуспешно.
— За работу, бездельники! А тебе, серебряная башка, особое приглашение требуется?
Над юго-восточном краем каньона восходит солнце, проясняя что-то в сознании безымянного работника. Но это всего лишь сумбурная мешанина каких-то сведений о строительстве дороги. Утес расколот белыми магами; мелкие осколки пойдут на заполнение пустот, крупным каменотесы придадут форму. Потом явится черный маг и соединит камни воедино. Кажется… Во всяком случае, камни пойдут в дело, и дорога протянется дальше. На запад. К закату.
— Нагружайтесь! — снова доносится команда.
Ноги сами подводят его к погрузочной платформе, которую другие узники, окутанные тучами пыли, придвигают к гигантской куче битого камня.
«Всего лишь серые камни…»
Эти слова проплывают над ним, когда он ждет в цепочке носильщиков с такими же корзинами.
Возобновляется обычная работа. Подгонка плит, возведение ограждений, прокладка водоводов…
Загрузочная команда принимает от носильщиков корзины и возвращает их полными камней. Безымянный ныряет в лямки и, щурясь на солнце, бредет по длинному дощатому настилу к разгрузочной площадке.
— Следующий!..
Грубые рабочие сапоги защищают от острых камней, но не от волдырей и мозолей. Правая нога безымянного стерта до крови, в сапоге уже хлюпает. Каждый шаг причиняет мучительную боль.
— Эй, серебряная башка!
Носильщик тупо поднимает глаза на солдата.
— Разгрузишься — ступай в палатку целительницы. Потом возвращайся!
В голосе солдата сквозит раздражение. Он ниже безымянного ростом, но вооружен мечом и тяжелой дубиной из крепкого белого дерева.
Безымянный видит белое, с красноватым оттенком свечение, окружающее вложенный в ножны меч. Такое же свечение окутывает мечи всех дорожных солдат.
Носильщик, ковыляя, поднимается на площадку, опорожняет корзину. Затем направляется к парусиновой палатке под белым флажком с изображением зеленого листка. Там он ставит пустую корзину на землю.
Женщина в зеленой блузе, брюках из мягкой зеленой кожи и сапожках им в тон смотрит на него:
— Правая нога?
Он кивает.
— Сядь туда, — женщина указывает на короткую деревянную скамью. — Сними сапог.
Слова звучат обыденно, но его радует музыка ее голоса. Слабо улыбаясь, он садится и стягивает правый сапог, показывая язву, уже загноившуюся.
Целительница качает головой, словно она наедине с собой, и работник ее не слышит. Бормочет себе под нос:
— Идиоты. Нельзя надевать на голые ноги рабочие сапоги больших размеров…
Ее пальцы касаются кожи вокруг раны. Он морщится в ожидании боли, но прикосновение оказывается умелым, мягким и совершенно безболезненным.
— Хм. Могло быть и хуже, — приговаривает она, окуная белый тампон в какую-то жидкость. — Предупреждаю, это щиплется.
Женщина начинает стирать влажной тканью с его стопы гной и кровь.
Жидкость оказалась не просто щиплющей, а прямо-таки огненной. Юноша стиснул зубы, но не дернулся.
— Раз уж ты здесь, дай-ка я проверю кое-что еще, — произносит целительница.
Мягкие пальцы касаются его висков. В первое мгновение в голове разливается странное тепло. Но это ощущение исчезает даже раньше, чем стихает жжение в ране. Целительница отступает на пару локтей и смотрит на безымянного из-под опущенных темных ресниц, неуверенно качая головой.
— Посиди там. Пусть подсохнет.
Юноша пересаживается со скамьи на указанный ею табурет.
— Целительница! — слышится чей-то голос.
Оба поднимают глаза. У входа в палатку стоит дорожный страж, позади него — двое каторжников с носилками.
Одного из них по имени Редрик безымянный знает. Они соседи по бараку.
— Раздробленная нога, — безучастно произносит дорожный страж.
— Положите его на стол. Осторожно.
На глазах безымянного Редрик и другой каторжник кладут раненого на длинный щербатый стол. Осмотрев поврежденную ногу, целительница говорит:
— Я могу наложить лубок, но для верности его не мешало бы направить в Борлен, к мастеру-целителю.
— Тьма! — ругается дорожный страж.
— Решать тебе. Две кости раздроблены. Я, конечно, попытаюсь спасти ногу, но мои возможности ограничены. Он сможет передвигаться без посторонней помощи не раньше, чем через полгода, а прежней его нога не станет никогда.
— Ладно, — ворчит страж. — Помоги ему чем сможешь, а как быть дальше, я спрошу у командира. Вы двое, — страж обращается к каторжникам, принесшим раненого, — хватит здесь прохлаждаться, живо за работу. А этот, — он указывает на безымянного, — скоро придет в порядок?
— Достаточно скоро. На сей раз ты отправил человека ко мне раньше, чем тот успел окончательно загубить ногу.
Страж поджимает губы, но не произносит ни слова и поворачивается. Редрик и второй каторжник уходят следом за ним.
— Моя нога?.. — спрашивает раненый рабочий. Это немолодой мужчина с проседью в клочковатой бороде и редких волосах.
— Тебя отправят к Клеррису. Им это не по нраву, но придется, — женщина роется в длинном сундуке, а потом, достав какое-то устройство из парусины и деревянных планок, подзывает юношу:
— Ты, серебряная голова. Помоги-ка мне.
— Что вы собираетесь делать? — бормочет раненый бородач.
— Наложим тебе временную шину. Чтобы обломки костей не впились в ногу, особенно когда тебя зашвырнут в фургон.
Безымянный человек встает и делает несколько шагов по направлению к столу. Боль в его ноге уже стихла и теперь там тупо пульсирует.
Целительница растолковывает помощнику, как следует держать раненую ногу, и под конец спрашивает его:
— Ты понял?
Он молча кивает.
Она берет в руки свое устройство. Раненый стонет, но не бьется, сознавая, что ему хотят помочь. Целительница действует уверенно.
Юноша с серебряными волосами стискивает от напряжения зубы, но руки его не дрожат, а в сознании крепнет ощущение, будто у него есть и иная цель, помимо помощи в лечении ноги. Какая именно — он не понимает, но, кажется, это имеет отношение к его прошлому. ЗАБЫТОМУ ПРОШЛОМУ.
Когда шина наложена и целительница вытирает губкой пот со лба совершенно обессилевшего бородача, взгляд ее снова падает на безымянного:
— А ведь ты не здешний.
— Я не знаю, откуда я. А ты?
Она отводит глаза, качает головой и предлагает заняться его ногой. На рану, откуда уже удален гной, накладывается пластырь. Женщина опять роется в своем сундуке, но тут несчастный на столе издает громкий стон.
— Не бойся, с тобой все будет в порядке, — произносит она, положив одну руку на лоб раненого, а другой извлекая две какие-то тряпицы. Следующие ее слова снова обращены к безымянному:
