Александр Меньшов - Бледное солнце Сиверии
Так «засмотрелся», что не заметил выбоины и с грохотом рухнул в сугроб.
— Твою мать! — выругался я, поднимаясь.
На дворе было морозно. Небо заалело в ожидании солнца.
А чего я так рано вскочил с постели? — мелькнула мысль. Отчего-то я представил себя каким-то котом-проказником, самым наглым образом сожравшим хозяйскую сметану. — Куда мне так рано бежать? Демьян, поди, ещё спит.
Дом Молотова был в посёлке самым большим и богатым. Его огораживал высокий частокол, скрывающий от любопытных глаз, все, что происходило за его пределами. У ворот дежурила стража в лице трёх крепких мордоворотов. Вооружены они были весьма недурно.
Вчера, когда я уходил отсюда, здесь стояли другие люди. Сегодняшние парни выглядели суровей.
— Чего тебе? — выступил вперёд один из них.
Я пояснил, что меня приглашал Демьян.
— Хозяин ещё спит. Заходи позже, — бросил стражник и отвернулся.
Ну, так и думал.
Пройдясь по улочке, я вскоре очутился у трактира. На пороге стоял прихорошившийся Тихон. Он хмуро глядел куда-то в сторону, тихо матерясь себя под нос.
— Слава Святому Тенсесу! — бросил я ему, подходя ближе.
Корчаков тут же мерзко улыбнулся.
— О, господин Сверр! — жизнь в Сиверии повлияла и на его говор. — Рад вас видеть. Хозяин сказал, чтобы вы заходили в наш трактир, не стеснялись. Прошу, — Тихон широко открыл дверь.
Я вдруг понял, что моё лицо само собой скорчило презрительную мину. Корчаков это увидел, но лишь снова заискивающе улыбнулся.
В трактире было душно и темно. Тихон заскочил следом за мной и торопливо стал зажигать свечи.
Открылась дверь и внутрь вошло несколько человек. По виду либо лесорубы, либо охотники. Они расселись за свободными столами и потребовали выпивки.
Тихон проворчал и скрылся за дверью. Тут же выскочило пару парнишек. Они бросились к стойке и принялись разливать спиртное.
— Вам сюда, — предложил Корчаков, указывая на лавку у окна.
Мне накрыли стол, принесли жареные ребрышки. Остальное разглядеть не успел.
— Из печи, ещё горячее, — пояснил Тихон, присаживаясь напротив.
Чего-чего, а такого панибратства я не ожидал.
— Всю ночь готовил? — грубо спросил у трактирщика.
Корчаков улыбнулся своей скользкой улыбкой и налил мне чарочку.
— По утрам не употребляю, — сказал я.
— Не откажите, примите за счет заведения.
Мужики, сидевшие чуть поодаль, гоготали, словно гуси. Из их разговора стало ясно, что перед утреней работой, они решили пропустить чарку-другую.
— Говорят, вы у Снеговой остановились, — сказал Корчаков.
Его компания мне не сильно нравилась.
— Ну да, у интендантки.
— Снегова никакая не интендантка, — хмыкнул Корчаков. — Грязная кровь…
В его лице просквозило презрение. Своей последней фразой он вызвал из моей памяти образ старика Северского.
Честно говоря, у меня вдруг родилось желание вмазать своему шурину, да так, чтоб все зубы повылетали. Но я сдержался.
— Её муженёк, пьянь подзаборная, вот он был интендантом у Хозяина. Пил по-чёрному… Даже молотовское добро позакладывал. Когда Хозяин узнал, чуть шкуру с него не спустил, — лицо Тихона снова расплылось в такой же гадкой усмешке.
Он, судя по всему, шкуру бы точно спустил.
— Благо, — продолжил свой рассказ трактирщик, — вовремя люди заступились. Спасли… Да ещё эта Рутка, дура, бегала к Демьяну Савватеичу, молила, чтоб муженька её простил. А по осени этот…
Корчаков даже вздохнул, словно не в силах обозвать супруга Снеговой плохим словом. Получилось это демонстративно наигранно. Ну, прям тебе благочинный муж во всей красе!
— Помер он. Утонул в Вертыше. А должок-то остался. Ну, Хозяин сжалился… — Корчаков гигикнул и хлопнул себя по толстой ляжке. — И пристроил Снегову в лабаз. Пущай, мол, отрабатывать-то должок надо… Хорошо, избу оставил… А интенданткой её прозывают по старой памяти.
— А чего «грязная кровь»? — поинтересовался я.
— А ты разве не слышал? — трактирщик незаметно для меня перешёл на «ты». — В Сиверии, всех найдёнышей прозывают Снеговыми, то есть найденными в снегах. Рутку ведь, видно, тоже где-то на дальнем поселении отыскали. Кто её и как зачал, ещё вопрос. Там пьяни подзаборной столько лазило, что ой-ой-ой! А то, может, лесной космач али медведь. Этим бабам всё одно с кем любиться.
Тут Корчаков рассмеялся.
Я снова промолчал, хмуря взгляд.
— А тебе, вижу, она понравилась? — он подмигнул. — По мне — так худовата, конечно. Посочнее надо бы… Ну, говори: успел ли уже своего петуха запустить? Как «гнёздышко»? Не широкое? Похлюпывает?
Я оскалился в улыбке, а сам сказал себе: «Я ведь Сверр! Бешеный наёмник, мать их! Тогда пусть не обижаются».
От бокового удара в челюсть Корчаков отлетел к стене и затих в беспамятстве. Бил я прямо в подбородок, чтобы мозги трусанулись хорошенько. Авось на место встанут. Сидевшие лесорубы-охотники удивлёно повернулись ко мне.
— Рожа мне его не нравится, — пояснил я, всё ещё скалясь. — Наглая какая-то. Не люблю таких.
— Ну да! Гоблин ему брат, водяник — сват, — кивнул один из мужичков.
— Правильно. Бить эту трактирную морду. Бить до крови, — кивал второй.
Я оставил на столе деньги и направился к выходу. Из соседней комнаты выскочила всклоченная жёнушка Тихона. Она побежала к мужу и попыталась привести его в чувство.
Мужики стали тихо посмеиваться промеж себя, а мне весело кивнули на прощанье.
Какое-то время, побродив по Молотовке, я снова решил отправиться к Демьяну. При этом кляня себя за то, что так рано сорвался из тёпленькой постели.
Одно дело, коли б спал в хлеву, а то и девка рядом, и поесть что было. А нет же, сбежал, как проворовавшийся хорёк.
Со Стержневым мы всатретились совершенно неожиданно. Я даже растерялся, не зная, как реагировать.
Рядом с ним шли несколько знакомых мне ратников. Как обычно в таких случаях бывает, все остановились друг напротив друга застигнутые, что говорится, врасплох.
Стержнев поджал губы и, чуть принаклонив голову, проследовал мимо. Следующий прямо за командиром солдат, намеренно зацепил меня плечом, отчего сразу же схлопотал в ухо.
От удара он повалился в снег. Остальные воины дружно бросились ко мне, но Стержнев всех опередил и отгородил собой.
— Стоять!
Ратники замерли в нелепых позах, исходя слюной от обилия чувств.
Не знаю, чтобы было дальше, если бы из-за угла соседней улочки не вышла толпа человек в двадцать. В основном то были женщины.
Заметив Стержнева, они дружно бросились к нему, при этом громко возмущаясь и что-то выкрикивая.
