Виктор Некрас - Дажьбоговы внуки. Свиток первый. Жребий изгоев
Возразить было нечего — не мальчики, и правда, каждый сам знает, когда верно, а когда нет.
Чурила помрачнел и отворотился, а князь принял из рук Радка братину с квасом, крупно глотнул ядрёный напиток с мёдом, орехами и тёртым хреном. Передал братину дальше, засмеялся, глядя на хмурого Чурилу, хлопнул гридня по плечу:
— Не журись, друже! И на старуху бывает проруха.
Гридни засмеялись тоже, и никто не упомянул о нехорошей примете. Хуже не может быть, чтоб в походе, да на Перунов день, да в обрядовом бою, князь потерпел поражение. Поражение, сулящее неудачу всему походу.
Вечером над станом полоцкой рати стояла тишина, изредка прерываемая негромкими голосами и конским ржанием. В Перунов день не возбранялось хмельное. Даже поощрялось. Но не в походе, не на брани. Всеслав Брячиславич к хмельному был строг и даже за свои немногие войны приучил полки к тому же.
В княжьем шатре мирно потрескивали свечи, огоньки отражались в начищенной медной посуде и оружейной стали. Через отворённый проём снаружи тягуче вползал тёплый летний воздух, неся запах дыма от костров, подгорелого мяса и горячего хлеба. Тонко и многоголосо звенели комары.
Огоньки свечей качнулись от движения воздуха — сдвинув и без того откинутую полу, кто-то вошёл в шатёр. Князь поднял голову от книги, оторвал взгляд от затейливо выписанных на харатье букв.
— Владыка Славимир? — удивился он. — Откуда?..
Осёкся. И так ясно — откуда.
— Переживаешь, княже? — волхв неуловимым движением оказался рядом, пахнуло воском, дикими травами, ещё чем-то странно знакомым.
— С чего бы? — насмешливо хмыкнул Всеслав Брячиславич, пряча беспокойство под скуратой беззаботности.
— Ну как с чего? — волхв мягко сел в походное кресло, быстро придвинутое князем. — Ты же проиграл… в самом начале похода, да ещё в священном бою в Перунов день…
Всеслав закусил губу, ущипнул себя за длинный ус. Славимир был прав, как всегда — хреновая примета…
— Война будет неудачной? — спросил князь в лоб, бледнея.
— А если да? — волхв прищурился. — Ты отступишь?
— Ни за что! — Всеслав решительно мотнул головой, метнулись туда-сюда длинные волосы.
Славимир кивнул, глядя на князя как-то отрешённо.
— Так мы проиграем? — Всеслав Брячиславич побледнел ещё больше.
— Никто не может знать грядущего, — покачал косматой головой Славимир. — Можно только знать… что будет, если мы победим… и что будет, если мы не победим…
— Это и я знаю, — махнул рукой князь, помолчал и добавил задумчиво. — Но рати нужно что-то… ободряющее…
— Ничто не ободряет сильнее, чем победа, — пожал плечами волхв, глядя в огонь очага из-под косматых бровей.
— Эти стены единым только боевым духом не сломить, — вздохнул князь. Огоньки свечей вновь дрогнули от сильного дыхания Всеслава. — Вестимо, у нас есть друзья даже и в самом Плескове, да только с ними…
— Только с ними надо ещё встретиться, — закончил за князя Славимир. — А вот завтра что-нибудь да прояснится…
Князь вскинул глаза.
— Ты же не ведаешь будущего, — напомнил он. — И никто не ведает…
— Предчувствие, — отрезал волхв, почуяв в голосе князя лёгкую тень ехидства. — Да и потом — утро вечера мудренее…
— Ну да, — сказал князь язвительно. Вновь взглянул на волхва и остолбенел — Славимира в шатре не было. Только дрожали от лёгкого сквозняка огоньки свечей.
Наутро приехали послы из Плескова.
Двое вятших.
Кривский — Найдён Смолятич, от посадника, боярин из полоцкой старшины. И словенский — Буян Ядрейкович, гридень Мстислава Изяславича, наместник.
— Ого! Сам наместник! — процедил гридень Радко, услышав имена гостей. Наткнулся на свирепый взгляд князя и смолк.
Гостей Всеслав принимал в своём шатре, где стоял походный стол — резные деревянные стояки с толстым, в семь слоёв кожи, сиденьем. На нём сейчас Всеслав и сидел, одетый в дублёный кожаный кояр, шитый серебром — такой доспех больше для торжественных войских собраний да для пиров пригоден, чем для рати. Хотя он и стрелу сдержит, и от меча защитит.
Плесковичи вошли в шатёр, поклонились в сторону Всеслава, выпрямились и поворотились в красный угол, к тяблу — искали иконы. Наткнулись взглядом на чуры. Гридень враз построжел лицом, а боярин вдруг весело прищурился, но покосился на гридня и тут же снова сделал строгое лицо.
— Добро пожаловать, гости дорогие, — сказал князь, делая себе на памяти зарубку — приглядеться к этому кривичу.
На челюсти у гридня вспухли желваки, но он всё же размашисто перекрестился, даже с вызовом каким-то это сделал.
— Гой еси, Всеславе Брячиславич, — процедил он.
— И вам поздорову, господа плесковичи, — Всеслав Брячиславич выпрямился, встречая взгляд гридня таким же неприязненным взглядом.
Спорили долго.
Кривич больше молчал, и спорили меж собой князь с наместником, а Найдён Смолятич только отпивал из кубка и изредка вставлял слова. Словенский гридень предлагал выкуп — тысячу гривен. Всеслав в ответ только улыбался и качал головой, отчего Буян только ещё больше злился и горячился.
— Так чего же ты хочешь, княже?! — крикнул, наконец, словен.
Ясно чего, — подумал про себя кривич, но опять смолчал. А князь несколько успокоился. Несколько раз вздохнул, отпил из кубка и бросил:
— Кривскую землю. Всю.
— Ого! — насмешливо сказал гридень. — А не многовато? С каких бы это пирогов?
Всеслав в ответ только промолчал. Пояснил за него полоцкий гридень Колюта, былой наперсник Судислава Ольговича — сам плескович! — который давно уже весело щурился глядя на перепалку своего князя с новогородским гриднем:
— Наш господин, Всеслав Брячиславич, природный князь кривского племени и по роду своему и по приговору кривских общин. Да и былой плесковский князь Судислав Ольгович ему свои права уступил на Плесков! Потому достоит ему в своих руках всю кривскую землю совокупить.
Буян несколько мгновений глядел на кривского гридня, обмысливая услышанное, потом резко встал и вышел из шатра. Слышно было, как он садился на коня.
Всеслав сидел мола, испытующе глядя на замершего плесковского боярина. Поймал вопросительный взгляд Радка, готового хоть сейчас имать словенского гридня в железа, чуть заметно качнул головой.
— Найдён Смолятич! — рявкнул снаружи Буян.
— Ну! — отозвался боярин.
— Едешь аль нет?!
Найдён помолчал несколько мгновений, неуловимых и незаметных для иного, но Всеславу да и Буяну, показавшихся очень длинными.
И недаром.
