Игорь Ковальчук - Дорога к вечности
Пока они придумывали, что б такое сделать, Мэл, который отлично плавал, успел добраться до другого берега этого канала, наполненного довольно грязной, вяло текущей водой, выбрался на гальку и бросился бежать.
Одежду можно было просушить прямо на себе. К счастью, на том берегу скоро начался лес, и по открытому пространству он бежал всего ничего. На стене кто-то наконец с кем-то договорился, и вслед центриту стали стрелять из лука. Но, похоже, лучник за пиршественным столом набрался больше других, потому что, казалось, даже не пытался попасть. Бывший ликвидатор сразу сообразил, что петлять, сбивая прицел, как он сделал бы это в любом другом случае, просто опасно – можно попасть под выстрел совершенно случайно.
Сообразив, что от лука толку нет, обитатели замка, помедлив, решили воспользоваться магией. Первое огненное заклинание опалило ветки дерева, под сень которого нырнул бегущий центрит, и дальше уже чары вряд ли могли причинить ему вред – они запутывались в кронах несчастных кленов и ольх, которые росли близ замка, выжигая их. Только действительно масштабное заклятие, которое смело бы и деревья, и кусты на глубину не меньше десятка метров, могло бы зацепить и Мэлокайна, но такое нужно составлять долго. За это время бывший ликвидатор двадцать раз успел бы убежать глубже в лес.
Он остановился лишь тогда, когда отмахал не меньше мили по лесу. Постепенно сбросил скорость, стараясь унять дыхание, и, наконец привалившись плечом к стволу огромной сосны, расхохотался. Ситуация, в которую он попал, теперь, когда все уже было позади, показалась ему до крайности идиотской. И самое забавное заключается в том, что, пока он действительно был ликвидатором, в подобные проблемы он никогда не вляпывался; убегать ему приходилось, но не из запертого замка. И вот на тебе…
Он посмотрел на свои ободранные ладони и припомнил необходимое заклинание, а потом попытался сообразить – опасно ли ему применять магию в такой непосредственной близости от замка, нашпигованного магией другой полярности. Решил, что неопасно, и быстро излечил себе ссадины. Конечно, определенные неприятные ощущения ему пришлось испытать, и ментальный удар оказался довольно силен. Но Мэл перетерпел и, с облегчением обтерев исцеленные ладони от пота, стал соображать, куда идти дальше. Использовать здесь портальный артефакт было нельзя.
Он догадывался, что обитатели замка не успокоятся и устроят за ним настоящую охоту, по всем правилам. В конце концов, это же так увлекательно.
Центрит мог бы и дальше бежать, сохраняя весьма приличную скорость, сравнимую со скоростью лошади, которая идет рысью, но предпочел перейти на шаг. Шагая размашисто и широко, он настолько экономно расходовал свои силы, что мог бы вот так, без остановки, отшагать пару суток. А это давало ему возможность спокойно уйти от преследования, ведь он взял фору. А нестись с большой скоростью по лесу лошади не могут, любая выбоина или бурелом могут стать для них опасным препятствием.
Мэлокайн продрался сквозь густой низкорослый и сумрачный ельник, поднялся на пологий холм, плоскую вершину которого венчал древний дуб, искореженный временем, спустился к мелководной речушке, звенящей по камням, и присел на ее берегу, решив, что отдохнуть не мешает. Есть ему не хотелось, только пить. Вода в речушке оказалась чистая и очень ароматная. Она немного пахла снегом, из чего бывший ликвидатор сделал вывод, что речка течет с гор. Предгорье – он помнил – начиналось в паре десятков миль отсюда.
В дальних кустах что-то подозрительно зашуршало, и Мэл вскочил, хватаясь за пояс. Вспомнил, что не взял в трапезную залу свои ножи, и чертыхнулся. В кустах что-то болезненно ойкнуло.
– Прости, – с пыхтением проговорил тонкий голосок. – Прости, о Великий Мэлокайн, что я нарушаю твой отдых, – из зарослей выкарабкалось пушистое существо, утыканное сухой хвоей и мелкими еловыми веточками так густо, что сперва центрит даже не опознал гремлина. Оно тащило за собой ножи бывшего ликвидатора в расписанных эмалевой краской ножнах. – Дозволь мне вручить тебе… этот священный знак, – и с поклоном передал ему оружие.
– Ты кто? – удивился мужчина. – Спасибо. – Он забрал ножи и с облегчением повесил их на пояс.
– Я? – малыш с хлюпаньем утер мордочку. Похоже, у него был насморк. – Я – лесной гремлин. Дикий. Но с домашними мы поддерживаем отношения, общаемся. И, конечно, тоже чтим закон, данный Большим Гремлином! – поспешил добавить он и распластался на земле.
– Встань.
– Повинуюсь, о Великий, – пушистое существо резво вскочило на кривенькие ножки и принялось обирать с себя иголки и веточки.
– Откуда у тебя мои ножи?
– Это же твои священные символы, о Великий. Гремлины из замка обратились к нам, лесным, чтоб вернуть их тебе.
– Но как вам это удалось? Догнать меня…
– О, у нас есть быстроногие особи, – гремлин постарался улыбнуться и совершенно по-человечески развел лапками. – Без этого не проживешь. Мы на все готовы, дабы услужить Великому.
– Вот как, – слаборазборчиво промычал Мэлокайн. – И между мирами ваши быстроногие гремлины, как я понимаю, не побоятся переместиться? – он опасался задавать вопрос в другой форме, поскольку предвидел, что его собеседник может догадаться – великан, назвавшийся гремлинским богом, всезнанием вовсе не обладает.
– Конечно, нет! – просиял пушистый малыш. – Раньше не боялись, а уж теперь, по велению и с благословения Великого – тем более. Благослови, о Великий! – и снова распластался по земле, впутывая в свою мягкую шерстку все то, что раньше так старательно с нее счищал.
– Благословляю, – с готовностью отозвался Мэл.
Он чувствовал, что у него начинает кружиться голова – безумная надежда, что гремлины смогут чем-то ему помочь, постепенно становилась все менее безумной.
Теперь предстояло лишь ждать.
Стол был поставлен у самого окна, которое выходило в сад. За тонким, чисто вымытым стеклом отцветали цветы, листья деревьев уже золотились, осень медленно вступала в свои права. Всю ночь лил дождь, и, хотя еще вчера погода казалась совсем летней, сегодня в наступление холодов уже верилось без особого труда. Пожалуй, без суконного плаща на улицу не стоило выходить. Окно было большое, столик – низким, и почти на одном уровне с тарелками по ту сторону подоконника, на улице под ветром задумчиво покачивались огромные бордовые и желтые головы поздних астр.
– Любимые мамины цветы, – сказал, подходя, Эвердейл. – А тебе нравятся?
– Я люблю ирисы, – ответила Монтале. – Астры мне кажутся грубоватыми. Но осенью они очень уместны.
Брат поставил на стол две тарелки – на одной грудой лежали оладьи, на второй – рис и мелко нарезанная рыба. В доме не было никого, кроме них двоих – приемные родители молодого человека уехали по делам в другой город, и вместо хозяйки дома еду готовил Эвердейл. Как оказалось, он отлично справлялся с этим, казалось бы, чисто женским делом, и Монтале, ненавидевшая кухарить, с радостью оставила кухонные обязанности ему.
