Стивен Браст - Джагала
А вот переезд – помню. Весь. Целиком. Я просто не мог оставаться в сознании на протяжении всего этого кошмара, однако именно так мне и казалось. Потому что продолжался он несколько суток. И колеса, кажется, ухитрялись попасть в каждую колдобину и на каждый ухаб. Самое худшее было, когда мы наконец остановились и я уж думал, все, приехали; но оказалось, это дозорные графа переговариваются с «моими». И когда движение и тряска начались снова, я закусил губу, потому что не хотел, чтобы они слышали, как я кричу.
Наконец все закончилось. Они обошли повозку и открыли двери. Дальше помню только урывками – дело не в боли, я просто устал. Помню дворецкого, который глядел на меня сверху вниз и говорил «в восточных покоях» – весьма уместно, ведь я выходец с Востока, не так ли? Я даже попробовал озвучить эту мысль, но не преуспел. Глядя на дворецкого, я размышлял, о чем он думает. Его мягкое безразличие, это ведь частью – сокрытие чувств, а частью – плод долгих тренировок для истребления таковых. Он не иссола и делает это не из вежливости и заботы об окружающих, тут что-то другое. Естественное либо культивированное отстранение от всего, что полагается выражать.
Чем больше я думал о нем, тем меньше обращал внимание на все остальное. В чем, собственно, и состоял смысл упражнения, если кто не понял.
Лицо дворецкого сменилось лицом самого графа. Его выражение я не смог прочесть, но вроде бы он не собирался убить меня. Граф удалился вместе с Дани, оба тихо о чем-то переговаривались. Нет, не нужно быть параноиком, предполагая, что в беседе упоминается мое имя. Я спросил Лойоша, не может ли он их подслушать, но они оказались осторожными. Впрочем, я был почти уверен, что граф не собирается меня убивать.
Не то чтобы я сейчас был в состоянии что-либо предпринять на этот счет. Я уже выложил все свои плоские камни. Теперь вопрос в том, когда и где остановятся круглые.
Меня внесли вверх по лестнице – все лучше, чем повозка – и устроили на мягкой постели. Лойош свернулся на подушке у моего уха, Ротса рядом с ним. Оба крутили головами туда-сюда, непрестанно наблюдая. Я почти слышал его мысли: пусть только попробуют, пусть только кто-то что-то попробует…
Больше ничего не помню.
Потом – не знаю, насколько «потом» – надо мной склонился седобородый старик с серыми заботливыми глазами, который что-то говорил – не знаю уж, кому, но очень тихо и неразборчиво. Словно на другом языке, какого я прежде не слышал.
Я попробовал оценить свое самочувствие. Онемение, и все; не то чтобы я возражал. Еще я чувствовал, что пока слишком слаб и не могу двигаться, но и на это не стоило жаловаться. Потом я понял, что левая рука не двигается вовсе, и перепугался.
– Шшш, – старик успокаивающе коснулся меня ладонью, – все в порядке.
– У него был странный акцент, окончание предложения он как бы не проговаривал, а выпевал. – Это я. Я зафиксировал вашу руку, чтобы она не пострадала еще больше.
Я попытался спросить, что там не в порядке с рукой, но говорить сил тоже не было.
Хоровод лиц, слепящий глаза свет, озабоченные взгляды, мягкие голоса, беспокойные голоса, одно переходило в другое, запах растений и настоек напоминал о Нойш-па, а я просто лежал, однако, происходящее со мной происходило как бы рядом со мной, а в голове постоянно плыл голос моего дружка, я не мог разобрать, что он говорит, но что-то теплое и успокаивающее. Я спал и видел сны, а потом проснулся и, как бы это поточнее выразить… в общем, мир перестал расплываться и смешиваться со сновидением, и я точно мог сказать, что тут настоящее. Наверное, это произошло, когда я утром наконец смог по-настоящему уснуть и проспать больше часа.
Помню, Лойош спросил, способен ли я вести содержательную беседу. Я ответил – да, способен, но предпочитаю этого не делать. Ему это не очень понравилось, но он смирился и оставил меня наедине с очередным периодом безвремения.
Голову на отсечение не дам, но по-моему, все это произошло в ту самую ночь, в первую ночь, до рассвета. Весьма насыщенный ничегонеделаньем период. Не хотел бы я пережить такой снова.
Позднее, наверное, на следующий день, Лойош сказал:
«Не пора ли сообщить мне, как ты вычислил, что Дани тебя спасет?»
«Не пора.»
«Это потому что если я узнаю, то перепугаюсь?»
«Да.»
Слуга, которого я не узнал, приоткрыл дверь и просунул внутрь голову как раз когда я проснулся. Лойош и Ротса насторожились, но я решил, что это просто слуга. Он спросил, не нужно ли мне чего, а я не мог произнести ни слова. Он скрылся, но вскоре вернулся вместе с еще одним. Мне принесли постный суп и бренди – хороший бренди. Я сдержался и не стал спрашивать, не подмешано ли туда какого-то зелья.
Так прошло еще несколько часов. Кажется, они думали, что я хочу есть каждые пять минут, но много сразу мне нельзя. Часто еду подавал дворецкий, который не проронил ни единого людского слова. Будь у меня хоть немного сил, я поработал бы над этим. Бренди после первого раза не приносили. Жаль. Что до супа, если он и подействовал, то я ничего не почувствовал.
«Сколько у нас времени, босс, как полагаешь?»
«Времени?»
«Пока не случится то, о чем ты мне не рассказал.»
«А. День, два. Трудно сказать.»
Потом старик дал мне вдохнуть чего-то едкого и колючего, чтобы я полностью отрубился, и срезал с моей груди амулет. То есть он мне это рассказал, когда я снова проснулся, о самой операции я ничего не помню. Еще он присыпал каким-то порошком рану, предотвращая омертвление тканей.
Когда я проснулся, амулет был у меня на подушке, а грудь заново перебинтована, как будто раньше повязок не хватало. Старик не рассказывал, что собирается делать; если бы рассказал, может, я захотел бы оставить амулет на прежнем месте. Сколько бы нервов сберегло… а с другой стороны, может, и нет.
На следующий день я ничего не делал, только лежал и ел то, что давал мне старик. Ничего дурного не случилось, ни днем, ни ночью, разве что спалось плохо. А на следующий день появились двое мужчин и женщина, представились как колдуны, и попробовали на мне свое искусство.
Попробовали, пошептались, попробовали еще и еще, и, наконец, прибегли к отчаяным мерам: заговорили со мной.
– Кажется, наши заклинания бессильны вам помочь.
– Да, – согласился я. – Искусство не может напрямую воздействовать на меня. Не знаю, почему. Врожденный иммунитет. Мой дед по матери был таким же.
Это явно выбило их из колеи.
– Вы сказали, воздействовать напрямую?
– Растения, настойки и все такое прочее, приготовленные с помощью Искусства, вроде бы действуют как им и положено – но я не могу готовить их сам, и это нельзя делать рядом со мной. А еше на меня нельзя наложить чары и моя аура невидима. Понятия не имею, почему так.
