Серж Неграш - Талисман
Он надеялся, что, когда придет его срок покинуть сей мир, он вернется умирать на Садапугу.
В последние годы Таймацу обосновался в Италии. Для этого у него имелись определенные причины.
Он ждал возвращения Эльбера. Осенняя Луна по-своему любил Белого Воина еще с тех пор, когда приходил смотреть на бои с его участием. Поединки гладиаторов не особенно привлекали Призрака. Он расценивал их как неумелую возню, достойную разве что несмышленых детей, и прекрасно знал, что против него самого, приди только ему в голову мысль попробовать свои силы на арене, не устоял бы ни один из этих бойцов. Драться круглоглазые не умели, и точка: нельзя же требовать от лягушки, чтобы она летала. Однако по сравнению с другими Эльбер все-таки выглядел не совсем безнадежным, Призраку было любопытно за ним наблюдать. Конечно, не птица, но уже и не лягушка. А то, что этот англичанин еще и актер, только добавляло интереса.
Увидев, что с Эльбером случилась беда — островитянин был свидетелем поединка Эльбера с Кавабом, — Осенняя Луна сильно огорчился. Еще больше — от того, что выяснил, как несправедливо обошлись с его любимцем власти предержащие.
Он отправился за Эльбером в Англию, и там познакомился с ним лично. Островитянин взялся за своего подопечного столь истово, что быстро поставил его на ноги, попутно выяснив, как много между ними общего.
«Что ж, — сказал себе Таймацу, — если с ним поработать, выйдет, пожалуй, толк!»
Он устал от одиночества, от скитаний, от того, что у него не было ни единой близкой души. Ему хотелось думать, что в лице англичанина он обрел друга, которому можно доверять… отчасти, только отчасти, ибо Призрак исповедовал заповедь: «Не доверяй никому».
Когда Эльбер покинул Италию, Таймацу не стал переживать по этому поводу. Что-то подсказывало ему — англичанин рано или поздно объявится. Призрак поселился в доме, который прежде принадлежал Эльберу, и каждый день молился за него, обращаясь к самым разным проявлениям Единого. Нередко его посещала мысль отомстить за гладиатора людям, которые были к нему столь несправедливы, но в итоге Осенняя Луна пришел к выводу, что Эльбер сам разберется с ними, если выживет.
Роскошная встреча, которую он устроил англичанину и пришедшей с ним рыжеволосой женщине, весьма позабавила Таймацу. И ему в целом понравилось, как они себя повели: не ударились в панику, не бросились бежать — это было добрым знаком! Приняли и почти поняли правила его игры — еще лучше, на такое не каждый способен! Поэтому Осеннюю Луну так вывела из себя грубая ошибка рыжей, преступная беспечность, которая все испортила: вот и пришлось жестоко проучить их обоих, испугав по-настоящему. Конечно, потом он дал Нике противоядие, но… та и теперь выглядела неважно. И все же ему трудно было перестать смотреть на нее.
Осенняя Луна не находил красивыми женщин, рожденных в любом другом месте, кроме Радужных Островов. До сего дня ни одна из них не могла заставить его сердце биться сильнее, чаще. Но в этой было нечто такое, что восхищало и притягивало Таймацу. Может, то, что она — воин, как и он сам?..
10. Что-то заканчивается, что-то начинается
Дни шли задними, а ничего не происходило. Эльбер привыкал к миру, который покинул почти семь зим назад. Ника не торопила его, понимая, что ему нелегко. Иногда они вместе выходили в город, и все маршруты, которые выбирал англичанин, неизменно приводили к стенам Колизея. Там он мог бродить часами, как бы невзначай прикасаясь пальцами к камням, в задумчивости или же в смятении, которое, впрочем, тщательно скрывал. Но на неоднократные предложения девушки войти внутрь и посмотреть бои Эльбер неизменно отвечал отказом. То же касалось и драматических представлений.
— Мне пока себя не пересилить, — откровенно признался он. — Я чувствую себя так, словно умер и воскрес. Все осталось прежним, знакомым, а я изменился, и поэтому окружающее кажется другим.
— Ты смотришь на Рим глазами Муонга из племени Детей Змеи, — кивнула Ника.
— Не знаю, во мне как бы существуют два разных человека, и мне не определить, кто из них настоящий я…
Эльбер и Муонг во многом были несхожи. Девушка знала, что один из них — аскет, способный питаться тем, что посылают боги леса, и возносить им хвалу за это, спать на голом бамбуке, мокнуть под бесконечными дождями, ходить обнаженным и ни на что не роптать. Второй же — отменный сибарит, гурман и неженка, предпочитавший изысканную пищу, мягкую постель и бесконечное времяпрепровождение в термах, желательно имея при себе один-два кувшина вина из наилучших сортов винограда. Этот второй тщательно следил за собою, был взыскателен в выборе одежд точно женщина, и ежедневно ухаживал за своими ногтями, словно это было делом чрезвычайной важности. Существовал и третий лик англичанина — он совершенно преображался, когда дело касалось тренировок с Таймацу, в которых Ника находила удовольствие, а он — нет. Девушка не помнила, чтобы в лесах ее друг проявлял излишнюю агрессивность. Он жил там как хищник, охотящийся ради еды, и ему в голову не приходило испытывать ненависть к жертве. Муонг бывал вспыльчив, но Ника не могла назвать его злым. А тут… тут его взгляд становился ледяным, губы растягивались в предостерегающем оскале, из глотки вырывалось хриплое рычание, и Эльбер бросался на маленького островитянина так, точно готов был разорвать его в клочья.
Впрочем, самому Таймацу ни малейшая опасность не угрожала. Он в любом случае остался бы невредим, ибо значительно превосходил как англичанина, так и Нику во всех боевых навыках. Он лишь указывал на их ошибки при помощи короткой палки, оставлявшей чувствительные отметины на теле. Девушку это раздражало, Эльбер же приходил в бешенство, но обоим это только вредило.
Лежа в постели с Белым Воином, Ника забавлялась, пересчитывая отметины, появившиеся за последний день.
— У тебя больше, — сообщала она не без торжества. — Так что я сегодня выступила достойнее.
— Неправда, — взвивался англичанин, — ты неправильно считаешь, Таймацу задел меня всего дважды, а не пять раз, как ты говоришь! Это прошлые следы.
— Ладно, пусть будет по-твоему, — снисходительно улыбалась девушка. — А то, когда ты так злишься, то похож на ребенка.
— Я вообще иногда бываю сам не свой, — однажды пожаловался ей Эльбер.
— Ты тоскуешь по Мбонго?
— Да, но мое место здесь, а не в лесах. Я люблю выступать перед публикой, Бара. Играть, танцевать, петь для кого-то. Я чувствую, что не до конца вернулся. Я не в Колизее, хотя совсем рядом с ним, рукой подать!
— Можешь играть для меня, — великодушно предложила Ника, — если хочешь. Конечно, я не заменю тебе переполненных твоими поклонниками трибун, но за неимением лучшего…
