Ксения Медведевич - Кладезь бездны
Наконец халифу надоело молчать.
- В следующий раз я спущу с твоего аураннца шкуру. И - клянусь Всевышним! - это не будет метафорой!
Тарег ответил немедленно:
- Это будет воистину бесчеловечный поступок, о мой халиф. Я не верю, что ты способен на такое деяние - ведь это же против... эээ... как это... забыл слово... а! милосердия, да!
В ответ аль-Мамун размахнулся и бросил в него письмом на длинной деревянной ручке. Едва не получив в лоб, нерегиль отбил бумагу ладонью. Смятое послание упало на ковер.
- Это письмо вазира дивана войска, - тихо сказал халиф. - У меня нет денег на эту войну. Они кончились два месяца назад.
- Соберите с Ушрусана новую подать, - мягко улыбнулся Тарик. - Ушрусанцам есть за что заплатить казне.
- В Ушрусане восстание. Они перебили чиновников и служащих барида, гарнизоны осаждены в крепостях, - сухо ответил аль-Мамун.
- Ах вот оно что... - отозвался Тарег. - А в столице?..
- Волнения. В квартале аль-Азхар разгромили минбары в мечетях, и там пришлось закрыть рынки. Медина голодает. Предместья Куфы грабят бедуины. В Мавераннахре хозяйничают огузы. На Хативу луну назад налетели журжени. Нашей армии нечего есть, и мне нечем ей платить. Нам пора возвращаться, Тарик.
По пологам шатра забарабанил дождь. Гулямчонок в ярко-красном кафтане чихнул и с шумом втянул носом сопли.
Взвешивая каждое слово, нерегиль сказал:
- Если мы вернемся, не закончив дела, мы вернемся ни с чем. Все, кто погиб в этом походе, погибнут напрасно. Через год у карматского дракона отрастут новые головы, страшнее прежних, и ты пожалеешь, что бросил начатое, Абдаллах.
- Ты уже второй месяц не можешь взять Саар. И теряешь караван за караваном.
Тарег зло прищурился:
- Я не чудотворец. И не волшебник. Даже Афшину ибн Кавусу понадобился год, чтобы наладить снабжение армии в горах Фарса!
- Я знаю, - устало отозвался аль-Мамун. - И еще год, чтобы взять Базз. У нас нет двух лет.
- Саар - ключ к перевалу. Взяв Саар, мы пройдем через перевал и выйдем к долинам под Хаджаром.
- Нет, Тарик.
- Но...
- Нет. Ты и сам знаешь, что это не так. На перевале еще два замка - и двести карматских копий. Сколько мы будем осаждать два горных хисна? Месяц? Два? Три? Того и гляди, пойдет снег. Я потеряю армию, Тарик, - даже не в боях. Мои люди перемрут от холода, голода и болезней. Признай очевидное, самийа. Мы не можем пройти через Маджарский хребет.
Посмотрев Тарегу в лицо, халиф нехотя поправился:
- Во всяком случае, сейчас и с этими силами.
И тихо добавил:
- Нам пора возвращаться.
- Я возьму Саар, - скрипнул зубами Тарег.
- У тебя неделя сроку, - устало покачал головой аль-Мамун.
восемь дней спустя, лагерь халифских войск под Сааром
Дождь докрапывал - редкими, раздражающими каплями. Вроде как ты думал: ну все, все уже пролилось, ан нет - р-раз, и тебе на нос падает холодная капля.
Серая пелена над башнями Саара разволоклась - теперь бродившие вдоль парапетов карматы виделись мелкими, железом поблескивавшими куклами.
Сумама смахнул настырную каплю со щеки. Еще одна клюнула холодом аккурат в губы и поползла в бородку. Стоявший рядом Рафик таким же раздраженным жестом мазнул рукавом по лицу.
- Ну чо?..
- А ничо. Никого не видать.
Сидевший на своем молитвенном коврике каид Марваз горько вздохнул. Сумама очень понимал его - ну как же, друга захватили. Да не одного, говорят. Как их звали, тех ребят? Муса и Абдулла? Вроде как да. Одним словом, нехорошо получилось. Прошлой ночью карматы сделали вылазку - как будто знали, куда и зачем шли. Вышли прямо на передовой дозор, что в секрете сидел. Из двенадцати сидевших двоих покрошили, а десятерых увели в плен. Обычно карматы пленных не брали. А тут десятерых повязали. Вот почему все сидели и ждали - может, чего прояснится?..
За спиной влажно зачвакали по грязи копыта. Оглянувшись, Сумама почтительно склонил голову и поцеловал ладонь - подъезжал халиф. Под ним играла, высоко поднимая ноги, белая красавица-кобыла. Эмир верующих ехал не под зонтом, а на бедуинский манер закрывался абой - накидку над головой он поддерживал кнутовищем. Только вот в пустыне обычно так спасаются не от дождя, а от солнца. У стремени хлюпали мокрыми сапогами серые от холода охранники-зинджи.
За спиной халифа мрачно мотался в седле нерегиль. От дождя он не закрывался, только время от времени встряхивался, как собака.
К подъезжающим метнулся, мелко семеня по грязи и так же мелко кланяясь, начальствующий над воинами веры Хаджадж ибн Умар. Ну да, в том дозоре стояли гази. Теперь вот приходилось решать, снимать осаду - или ждать дальше. Из Саара никаких вестей о судьбе пленных не поступало.
Когда Хаджадж ибн Умар подшлепал под самую морду халифской кобылы, аль-Мамун выпростал кнутовище и как следует перетянул толстяка плетью:
- О незаконнорожденный! Я должен был послушать Тарика и оставить вас в Басре носить воду! Ты и твои горе-воины воистину есть бедствие из бедствий!
Плетка свистнула снова. Хаджадж ибн Умар униженно тряс давно небритыми, щетинистыми брылями и жалобно бормотал извинения. От ударов шов на спине халата разошелся, показывая сероватую ткань рубашки.
- Если бы в дозоре стояли настоящие воины, нам не пришлось бы здесь мокнуть, ожидая милости Всемогущего! Настоящие воины приняли бы бой и погибли как мужчины!
Из-за спины халифа неожиданно отозвался нерегиль:
- По-всякому бывает... - мрачно пробормотал он и утерся мокрым рукавом.
- Тьфу на тебя! - раздраженно бросил аль-Мамун, но опустил плеть.
К привратной башне крепости тянулась желтая глинистая тропа. Закладывая петли вдоль уступов обрыва, она упиралась в низкие темные створки. Камнемет не затащить, близко не подойти - посбивают стрелами. Сумама злобно чихнул. Шайтанский замок, воистину шайтанский. И, не успев вытереть выбитые чихом сопли, снова чихнул - на этот раз, от удивления.
На плоской крыше надвратной башни происходили какие-то шевеления.
- Смотрите туда, во имя Милостивого! - крикнул Сумама во всю глотку.
Кругом заголосили и замахали рукавами, тыча в сторону торчащей громады замка. Уродливые, кривые камни скального основания уходили отвесно вверх, но сам холм высотой не отличался. Стены из нескольких слоев камня, надстроенные друг над другом - те да, те аж голову заставляли запрокидывать. Надвратная башня торчала вперед, как клюв - непонятная, многоугольная, кривая. Как скальный выступ, над которым башню построили. Вершину ее с места, где стояли Сумама и остальные, видать было очень и очень хорошо.
