Ксения Медведевич - Кладезь бездны
Тарик взмахнул, как крылом, рукой в широком черном рукаве:
- А мне не нужно, чтобы вы погибли! Мне нужно, чтобы мы взяли Саар с как можно меньшими потерями! Так что если кому-то здесь не по нраву - дорога домой открыта и лежит вон там!
И палец нерегиля уперся в серый сырой горизонт над далеким морем.
Тут со стороны майдана раздались новые вопли:
- Шурта! Сюда идет шурта!
Толпа вокруг Марваза редела с невероятной быстротой.
- Пойдем-ка отсюда, о брат, - пробормотал Бадр, и каид решил, что им и впрямь пора.
С армейской шуртой шутки плохи: господин Меамори в последнее время пребывал в скверном настроении и предпочитал действовать с аураннской простотой. Рассказывали, что в этих сумеречных землях есть только одно наказание - смерть. За все проступки.
Хаджадж ибн Умар продолжал что-то кричать, но без прежнего воодушевления. Тарик, видимо, окончательно вышел из себя и гаркнул:
- Вон отсюда! Считаю до двенадцати, обезьяньи отродья, и если увижу кого-то на счет тринадцать, натяну его кожу на барабан!
Марваз с Бадром прибавили ходу - и правильно сделали. Верховые стражи порядка размахивали палками, тесня добровольцев прочь из главного лагеря.
Глядя в спину убегающим, Тарег презрительно сплюнул под стремя.
- Сейид?..
Гулямчонок опасливо подошел поближе. Мальчик зябко ежился в шелковом кафтанчике, нос совсем покраснел. Про Младший дворец рассказывали, что женщинам харима даже зимой не положено носить ничего поверх легкого платья - чтоб обзор, так сказать, халифу не заслонять. В прохладный сезон кашель, насморк, простуда косили невольниц не хуже мора. Впрочем, любимым джаварийа и, конечно, женам позволяли кутаться сколько душе угодно. Странно, неужели теперь правила харима распространяются и на гулямов...
Закрываясь рукавом, мальчишка чихнул и принялся размазывать сурьму под заслезившимися глазами. Чихнул еще раз, вытащил из-за пазухи платок, высморкался. Густо накрашенные ресницы текли, помада тоже смазалась.
- Чего тебе? - очень терпеливо спросил Тарег.
Отсморкавшийся мальчишка задрожал еще сильнее и, глядя в землю, пролепетал:
- Халиф тебя требует, о сейид...
У ног гулямчонка мелькнуло черное, Имруулькайс тихо мурлыкнул:
- Возьми меня на седло, сиятельство, я щас все расскажу...
- Иди, - кивнул мальчику Тарег.
Перегнулся с седла и дал джинну вцепиться когтями в рукав плотной шерсти. Гулямчонок смылся не хуже оборотня - видно, и впрямь не на шутку боялся. Затащив кота на седло, нерегиль вяло поинтересовался:
- Ну?..
И тронул сиглави.
- Караван с провизией разбили.
Джинн затоптался на высокой луке, прилаживаясь к шагу коня.
- Где но-Нейи? - тихо спросил Тарег.
- Как где? - сварливо отозвался кот. - Готовится к самоубийству, конечно! Третий караван за два месяца!
- Пусть погодит самоубиваться, - усмехнулся нерегиль. - Так где он, во имя сторожевых башен Запада?
- Ждет тебя у палатки аль-Мамуна, - вздохнул джинн. - Очень желая самоубиться. Халиф, когда узнал о караване, отлупил но-Нейи тростью. От души. При свидетелях. Потом приказал, чтоб привели тебя.
- Чудесно... - пробормотал Тарег.
В сереньком небе хлопало яркое, черное знамя Умейядов - перед халифской палаткой вкопали высокий шест с рийа эмира верующих. Нерегилю уступали дорогу, воровато отводя глаза.
Меамори и впрямь сидел у порога здоровенного красного шатра аль-Мамуна. Его окружала красноречивая пустота - даже позлорадствовать никто не собрался. В тени внушительного сооружения аураннец гляделся жалко и потерянно: голова опущена, хвостик волос на затылке растрепался и обвис. Завидев Тарега, но-Нейи и вовсе припал лицом к ладоням и покаянно забормотал, мешая аураннский и ашшари.
- Как это случилось? - резко спросил нерегиль, спешиваясь.
Бормотание тут же прекратилось, и Меамори четко отрапортовал:
- Засада в ущелье под Дахуром. Потерян груз сухих лепешек и вяленого мяса. Погибли все проводники и все воины охраны.
- Я спросил не что случилось, а как случилось, но-Нейи, - мрачно сказал Тарег.
- Обстреляли со скал, Тарег-сама, - горько отозвался аураннец.
- Где были твои горные части? Почему кухбанийа не отследили и не уничтожили засаду?
В эти войска набирали горцев - большей частью из Ушрусана и Дейлема. Они несли стражу на перевалах и на вершинах скал, подавая караванным сигналы флагами - мол, все чисто, путь свободен, идите безопасно. Ну и расчищали дорогу, конечно, - от карматских отрядов, охочих до халифского продовольствия.
- Предали, - тихо сказал Меамори.
- Что?..
- Предали. Пятьдесят ушрусанцев перешли на сторону карматов. Сообщили мариды, проследившие отряд до Саара.
- Вот как... - пробормотал нерегиль.
Они надолго замолчали. Растрепанные волосы Меамори отдувал и вскидывал холодный ветер. Сжавшийся у ног Тарега аураннец держал лопатки жалко сведенными - словно опасался новых ударов.
- Покончить с собой не дозволяю, - вынырнул, наконец, из своих мыслей нерегиль. - Не думай, что с тобой обошлись из рук вон плохо. Здешние властители часто потчуют своих полководцев палкой. Это у них в порядке вещей. Впрочем, сдается мне, что тебе досталось еще и за печенку Маха Афридуна. Я тебя предупреждал насчет потрохов и требухи, Меамори. Ты не послушал - теперь пеняй на себя.
- Халиф изволил бить меня тростью не за потерянный караван, Тарег-сама, - прошелестел, не поднимая головы, аураннец.
- А за что? - искренне удивился нерегиль.
- Я... сказал... что пять сотен ушрусанцев, к которым были приписаны предатели, необходимо примерно наказать. По джунгарским правилам: казнить командира и каждого десятого. Это избавит нас от дальнейших предательств, сказал я...
- А аль-Мамун? - мрачно спросил Тарег.
- Халиф изволил назвать меня кровожадным чудовищем и бить тростью поперек спины, - сходя на шепот, ответил аураннец.
- Понятно, - пробормотал нерегиль.
Вздохнул и шагнул под полог.
Перед аль-Мамуном валялось столько бумаги, что халиф походил на писца в диване. Карты, свернувшиеся в трубочки письма, здоровенный деревянный футляр с медными застежками...
Рядом с футляром лежала длинная трость черного дерева с золотой оковкой.
Тарег завалился лицом в ковры. Аль-Мамун мрачно глядел в растянутый перед глазами лист письма, делая вид, что не видит нерегиля. За спиной халифа на подушках сидели и мерзли в своих парадных одежках гулямчата - в том числе и давешний. Абдаллах ежился в стеганом халате на вате, с плеч свисало толстое одеяло из верблюжьей шерсти.
