Андрей Ерпылев - Город каменных демонов
А ведь, помнится, почтенный психиатр сам поддался общему экстазу и отдал свой голос партии этого чудовища, сулящего немцам золотые горы, а Германии — всеобщее уважение в мире. Да, кое-что сбылось. Германию сейчас если и не уважают, как раньше, то определенно побаиваются, словно уличного громилу, без спросу вламывающегося в чужие дома, а граждане позабыли про такое «завоевание демократии», как безработица… Но, в придачу к некоторым благам, честные немцы получили и молодчиков в черном, и ночные аресты, и концлагеря, о которых принято говорить только шепотом…
— Герр доктор…
— Ты еще здесь? — выплыл из невеселых дум старый медик. — Разве я не распорядился насчет этого…
Несмотря на преклонный возраст, он помнил фамилии всех своих пациентов, начиная с достославного уже 1889 года, когда молодым и полным амбиций начинал свою практику, но все равно раскрыл толстый журнал и нашел нужную страницу.
— Лемке Отто Альберт, одна тысяча восемьсот… Ты же знаешь, что нужно делать, Герберт?
Старик ласково глянул на санитара из-под совершенно белых бровей.
Гордость и отрада — Герберт Лавертруппер, некогда франкфуртский бандит и налетчик, абсолютно неуправляемая личность, благодаря уникальной методике доктора превратившийся в послушного и исполнительного члена общества. Вот уже более десяти лет работающий в лечебнице, давшей ему новую жизнь вместо пожизненной каторги. У доктора никогда не было семьи, и можно сказать, что санитара он любил почти как сына. Точнее, как свое детище.
«Его я ни за что не отдам этим разбойникам с молниями в петлицах, — в сотый раз подумал Грюнблиц, глядя в преданно пожирающие его глазки дебила. — Пусть будет на старости лет рядом хоть один близкий человек…»
— Все, иди, Герберт.
Верзила кивнул и послушно вышел из кабинета, но тут же снова просунулся обратно.
— Герберт, ты не в себе сегодня? — начал терять терпение врач. — Хочешь, я дам тебе пилюлю?
— Нет, доктор… — упрямо помотал стриженой башкой недоумок. — Я в порядке… только…
— Что «только»?
— Пациент из восемнадцатой помер…
— Я это уже слышал, Герберт.
— Но он давно уже помер.
— Когда?
Дебил поднял глаза и принялся что-то отсчитывать по пальцам.
— Вчера, — наконец выдал он результат.
— И что?
— Да неладно что-то с ним…
— Что может быть неладно с покойником? Пахнет, что ли?
Доктор решительно не мог понять, что может быть особенного с этим Лемке, тихопомешанным, медленно угасавшим уже несколько лет. Его перевели в клинику из городской тюрьмы, куда он был помещен за убийство своего партнера по бизнесу в 1926 году. Зверское, надо сказать, убийство, с расчлененкой. От виселицы убийцу спасло лишь увечье, полученное на войне, «железный крест» да явное психическое расстройство.
Убийца твердил на следствии, что товарища своего, между прочим, чуть ли не друга детства, убил вовсе не он, а ожившая статуя работы их общего учителя, которую они не то хотели сломать, не то, наоборот, реставрировали. Грюнблиц видел в уголовном деле фотографии с места преступления, и его, помнится, замутило, несмотря на долгую врачебную практику (в годы войны пришлось поработать в госпитале, причем не всегда по специальности). Слава Всевышнему, что цветная фотография еще очень сложна и не по уму сыщикам…
— Да нет, не пахнет… Он это… Вам лучше самому посмотреть, герр доктор.
Недоверчиво качая головой, медик выбрался из-за стола и направился следом за своим могучим провожатым.
А всего лишь какие-то полчаса спустя он, забыв про ревматизм, шустро ворвался обратно в кабинет и сорвал с телефонного аппарата трубку…
* * *— Невероятно! Этого просто не может быть…
Профессор Кольберг, главный патологоанатом кенигсбергской городской больницы, старый приятель герра Грюнблица и неизменный его партнер по шахматам последние тридцать лет, отложил в сторону мощную лупу в бронзовой оправе и сдвинул на лоб очки, мало чем уступающие ей по силе. Психиатр сиял, словно начищенный десятипфенниговик, так, будто то, что находилось перед двумя медиками, было делом его рук.
— Не знаю, как это возможно, но фактура кожи передана абсолютно точно. Не знай я, что это камень, решил бы, что имею дело с обычным трупом. Поры, складки, мельчайшие морщинки… Да что там морщинки — каждый волосок различим! Вы не поверите, доктор: я даже отделил несколько из них пинцетом… Невозможно поверить, чтобы подобное можно было изваять из камня! Даже папилярные узоры на подушечках пальцев! Мне довелось сталкиваться с дактилоскопией, и уж поверьте мне: стоит снять с тел… со статуи отпечатки пальцев, и они совпадут с реальными в точности.
Вообще слова «невероятно», «невозможно», «немыслимо» и различные их вариации звучали последние два часа не одну сотню раз. Будь оба пожилых медика меньшими рационалистами, не воспитай их прошлое столетие в духе материализма, отрицающего все чудеса и необъяснимые явления на свете, они бы легко предположили, что лежащий перед ними худой изможденный мужчина без одной ноги не искусная статуя, изваянная неизвестным, но гениальным скульптором, а обычный человек. Обычный, но каким-то, не укладывающимся в рациональном сознании, образом окаменевший вместе с одеждой. Теперь составлявшей одно целое с телом.
— Вы говорите, что настоящего больного Лемке так и не нашли? — в сотый раз спрашивал Кольберг Грюнблица. — Не может это быть банальным розыгрышем?
— Исключено. Если это… — подрагивающий докторский палец дотронулся до каменного лица. — Если это не он, то тогда мой пациент просто растворился в воздухе. Покинуть мое заведение, профессор, не так-то просто. Здание строилось специально для содержания людей, страдающих психическими расстройствами. А они, как вам прекрасно известно, обладают чудовищной изворотливостью и логикой, порой недоступной пониманию обычных людей.
— Но если у него были сообщники? — не сдавался Кольберг, материализм которого трещал по швам, но еще держался каким-то чудом. — Ведь, согласитесь, невозможно в одиночку поднять статую из камня в человеческий рост. Я бы сказал, что и двум людям, даже более молодым и здоровым, чем мы, такое будет не под силу.
Доктор только улыбнулся в ответ: не далее как несколько часов назад статую несчастного Лемке пытался приподнять Герберт, обладающий нечеловеческой силой, которой Господь или природа (как кому будет угодно) зачастую наделяют подобных индивидуумов, обиженных таким даром, как разум. На этот раз у дебила, способного приподнять за бампер легковой автомобиль (Грюнблиц лично был свидетелем подобного), почти ничего не вышло, как ни вздувались у него на плечах, разрывая тонкую ткань халата, чудовищные мышцы. Каменный человек весил не менее пятисот килограммов.
