Михаил Королюк - Квинт Лициний 2
"Интересно. Даже не в министерство, а домой? Или… Или в личную тюрьму?! Нет, нет… Нет, тогда бы взяли иначе, пока один был. Фу… Тьфу, придет же в голову такое! — Вилиор тяжело перевел дух, успокаиваясь. — Итак, Нуристани Неподкупный. Редкая птица для этой страны, белая ворона в местном МВД. Один из основных участников переворота семьдесят третьего, после которого сразу взлетел из майора в министры. Предан лично Дауду и ценим за это сардаром, входит в узкий круг его доверенных людей. Ненавидим муллами чуть ли не больше, чем сам Дауд. Да, в Пешаваре будут на этой неделе хохотать: Нуристани, их злейший враг, рубит головы Хальку, тоже злейшим их врагам…
Что ж ему надо именно от меня? Будет обвинять нас в соучастии? Да нет, для этого есть дипломаты.
Хорошо, но, на всякий случай, моя позиция какая? Ничего не знаем? Глупо. Настроения-то мы знали… Встречи проводили, чтоб осадить халькистов. Буду отталкиваться от того, что это Нуристани известно. Да, наверняка, известно, вряд ли Тараки на допросе смог молчать… Итак, мы знали о настроениях, считали это экстремизмом и пытались предотвратить развитие событий в этом направлении. В апреле человек из ЦК для этого приезжал, с Тараки вел беседу, осаживал. Так? Да, все это – правда. Отлично, фиксирую. Этой позиции и держусь".
Машина свернула направо, не тормозя, промчалась мимо усиленного армейского поста и, сбросив скорость, уже неторопливо вплыла в ворота усадьбы.
— Прошу, — сказал сопровождающий выходя.
Вилиор открыл дверцу, встал, потягиваясь, и огляделся. Да, неожиданно. Будто и не на "Мерседесе" пятнадцать минут ехал, а летел на самолете несколько часов. Шато под старину. Небольшой регулярный парк в окружении пушистых сосен. Голубоватое водное зеркало и горы на горизонте. Швейцария… Тихая и сонная. Умелая иллюзия. И очень дорогая, даже дорожки вымощены булыжником под Европу. Неплохо Дауд оплачивает неподкупность Нуристани.
— Красиво, — сделав пару шагов к шикарным розовым кустам, задумчиво сказал Осадчий.
Контрразведчик встал рядом.
— Да, — согласился и добавил с видимым сожалением, — но в иранском посольстве розы все равно красивее. Лучшие в Кабуле. Умеют персы, ничего не скажешь…
Виллиор сочувственно покивал. Афганцы очень любят цветы. Не только женщины – мужчины. Дети иссушенных каменистых плоскогорий могут часами любоваться и не стыдятся этого.
— Говорят, — негромко и чуть мечтательно проговорил Осадчий, — Пророк отказался входить в один оазис под Дамаском. Там росли необычайной красоты розовые сады. Сказал, что человеку дано войти в рай только один раз…
Контрразведчик остро посмотрел на Вилиора и, перейдя на сухой официальный слог, сменил тему:
— Его превосходительство ожидает вас. Прошу следовать за мной.
Вилиор понимающе кивнул и двинулся за провожатым.
"Насторожился, почувствовал. Не захотел продолжать. Профи. Ну, ничего, не все сразу. Слово сказано, и слово услышано. Запомнит про Пророка, при оказии расскажет друзьям и вспомнит обо мне. Пусть хрупкий, но мостик из человеческих отношений. Кто сказал, что работа разведки – это перестрелки и погони? Да ничего подобного! Ни разу не было… Нет, наша работа – это завязывание контактов, день за днем, неделя за неделей, пока они не лягут на объект такой плотной паутиной, что любое движение сил вызывает ощутимую вибрацию в сети. Конечно, медленно, да и далеко не все срабатывает. Как там классик сказал? "Труд награждается всходами хилыми, доброго мало зерна". Но есть оно, прорастает потихоньку. Оплетаем страну…"
Они вошли в небольшую библиотечную комнату, выдержанную в строгом английском стиле. Большой стол из красного дерева, на нем лишь бронзовый письменный прибор и бювар из темной кожи. Вдоль стен – высокие резные шкафы с книгами, в простенках – старинные фотографии. Да как бы даже не дагерротипы.
Почти сразу за ними вошел Нуристани. Осадчий впервые видел его так близко. Крупный, на голову выше советского резидента, широкоплечий, что редкость среди афганцев.
Прозвучали традиционные приветствиями, довольно формальные. Слуга подал не менее традиционный зеленый чай со сладостями, и мужчины обменялись взглядами, примериваясь, словно борцы перед началом схватки. Затем Нуристани неожиданно миролюбиво улыбнулся:
— Знаете, господин Осадчий… Это моя вина, что мы не познакомились раньше. Все как-то некогда было за текучкой дней. Спихнул на заместителя… А, видимо, зря. Жаль, что сейчас наше знакомство происходит в такой неблагоприятный период времени, но лучше поздно, чем никогда, не так ли?
Вилиор вежливо согласился:
— Несомненно. В конце концов, я не враг вашей стране. А ваши основные враги – и наши тоже.
— Да, — кивнул Нуристани, — да… Все так и есть. Кстати, вы не находите, что есть определенные параллели между одним отрезком вашей истории и тем моментом, который сейчас переживает Афганистан? Реформатор во главе страны, программа ускоренной модернизации, сопротивление пережитков прошлого?
— Хм… Петровская эпоха? — Осадчий вопросительно приподнял бровь, потом легко согласился, — да, есть схожесть… То же ожесточенное сопротивление со стороны духовенства…
— Посылка недорослей для обучения за границу, — с улыбкой продолжил министр.
— Лишение бояр бороды и усов, — Осадчий выразительно посмотрел на выбритого на европейский манер Нуристани.
— Да вы что? — искренне поразился тот, — у вас тоже так было? Вот не знал. Зато у вас точно не было отмены чадры. А наш сардар еще в шестьдесят третьем первым из королевской семьи запретил своим женам ее носить. Потом уже остальные последовали его примеру. Так, что будете: чай, сок, может быть, кофе?
"Молодец, — восхитился Осадчий. — Прямо по нашей методичке шпарит. Собеседник для доверительной беседы должен быть искренним, раскованным и сочувствующим. Ну, и где сочувствие"?
— Гранатовый сок, — выбрал Вилиор и пояснил, — чай уже в глазах булькает.
— Да, тяжелый для вас сейчас период, понимаю, — мягко согласился министр и отдал распоряжение вызванному звонком слуге.
— Уверен, у вас даже тяжелее, — на стол перед Осадчим встал чуть запотевший темно-рубиновый бокал. Резидент дождался, пока дверь за слугой закроется. — Непросто, наверное, казнить хороших знакомых?
Рука министра чуть дернулась, и на лоб легла тяжелая складка.
— Да, — сказал он после длительного молчания, — хорошо, что Хайбер застрелился, когда за ним пришли. Я его ближе всех знал. Он же начальник полицейской академии был… Я у него учился.
Нуристани покатал желваки и продолжил с напором:
