Иней Олненн - Книга 1. Цепные псы одинаковы
Сперва Ингерд с места резво взял, ветер с озера прилетел, холодом повеял, хорошо бежалось Волку. Хорошо, да недолго. Очень скоро в его мысли пробрался Лес Ведунов. Сперва так только, царапнул слегка, вздрогнул Ингерд, но темпа не сбавил, поле перед ним ровное раскинулось — что твой стол, трава по нему мягкая, росная, и захочешь лапы сбить — не собьешь. Спору нет, легко бежалось.
Лес молчал. Над ним поднялась круглая луна, и от деревьев пала тень. Ингерд не испугался — чего бояться-то? — но взял правее, где посветлей. Тихо и незаметно тень снова накрыла его, будто кто-то набросил невидимую сеть. Ингерд сбился с бега и начал оглядываться.
Лес молчал, деревья не двигались. Ингерд понял, что не может думать ни о чем, кроме этого проклятого леса и перешел на шаг. Опять взяв правее, он выбрался из густой темноты под лунный свет, сделал несколько шагов и остановился, вперив в непроницаемую стену деревьев мрачный взгляд.
Неуловимо тень снова накрыла его.
Она накрыла собой почти все поле, точно деревья вышиной до самого неба были. Ингерд понял: если он сейчас откроет свой разум, в него ворвется страх и разнесет его в клочья.
С озера вновь подул холодный ветер. Ингерд поежился, озираясь по сторонам. Больше всего на свете ему хотелось бежать отсюда, бежать далеко, пока зловещий лес не скроется из виду. Не поворачиваясь к нему спиной, он сделал несколько шагов назад, потом стиснул кулаки и заставил себя остановиться. Длинная тень от деревьев незаметно приблизилась.
— Ну нет, — пробормотал Ингерд. — Не будет по-твоему. Ошейник на меня не наденешь. Я сам к тебе приду.
И он решительно зашагал к лесу, разрывая густую темноту. Он сам от себя такого не ожидал и даже обернулся посмотреть, не остался ли Ингерд Ветер стоять там, за спиной?..
Он помнил, какой ужас пережил, когда вместе с Яном по этому лесу вслед за эрилем шел. Помнил, как страх проник под кожу и тело начало деревенеть, обращаться не то в дуб, не то в ясень, и страх стал ужасом.
А тут Ингерд услыхал стук. Он остановился и перевел дыхание, прислушался. Стучало его сердце, но был еще стук — громче и суше, — словно камень стучал о камень. Ингерд вгляделся в темноту, но не увидел ничего, кроме темноты. Тогда он вытащил из ножен меч. Если бы он обернулся, то заметил бы, что тень от леса укорачивается, за ним по пятам следует, и свет от луны ярче делается.
У самой кромки леса камень разглядел — высокий, плоский, стоймя поставленный. У подножия черная фигура шевелилась. Остановившись на почтительном расстоянии, Ингерд заметил мелькавшие молоток и резец, — человек (или кто там был на самом деле) выдалбливал на камне какие-то знаки.
Ингерд стоял, не шелохнувшись, и гадал: почуяли его присутствие или нет. Долго так стоял, пока стук не прекратился. А как стук замолк, черная фигура выпрямилась — один сплошной балахон — посох из травы подняла и в лес подалась. Тогда Ингерд додумался, что ведун это был, и только теперь стук собственного сердца услыхал. И давай с себя одежду скидывать да наизнанку выворачивать, в рукавах да штанинах путается да сам себе радуется, что о примете охранной вспомнил. Куртку шиворот-навыворот застегнул и вздохнул облегченно. И замер вдруг, пот со лба утирая.
Камень-то, на котором черный ведун знаки какие-то оставлял, тихо светился весь, и светились знаки еле-еле, как редкий цветок амалим в ночи светится. И понял Ингерд, что это кайдаб — одна из Каменных Книг Древнего Леса, ему бабка про такое говаривала. Любопытство пересилило страх, подстегнуло, точно крапивой, и Ингерд подкрался к камню, на корточки присел, разглядывает.
По камню сверху донизу Руны серебрились, Ингерд грамоте-то обучен был, Простые Руны читать умел. Но тут несуразица какая-то получалась, несколько раз он от начала до конца все прочел, но так ничего и не понял.
А тут луна скрылась, Руны недолго тлели и погасли. Совсем темно стало. Ингерд постоял немного, лес послушал, ничего не услышал и потихоньку дальше пошел, незаметно к полям забирая, от деревьев подальше. Озеро Остынь осталось далеко.
Ингерд всю ночь шел, устал сильно. Лес Ведунов на самом горизонте зеленой каймой вытянулся, и сюда его тень добраться не могла. Ингерд жадно напился воды из встретившегося ручья, затравил зайца и залег, сытый, в густом ольшанике отдохнуть.
Долго ли, коротко ли, день за середину перевалил, поднялся Волк. Чует — жара к земле собирается, дышится тяжело, гроза, стало быть, близко. В воздухе марево белое дрожит, небо чистое, только далеко облачко маленькое виднеется, да не гляди, что маленькое, скоро из него туча огромная вырастет, да небо-то и закроет.
Пошел Волк рысью, силы экономил, не то в такую жару запросто перегореть можно. Кругом поля, на них островки кустов малые да редкие — не спрячешься. А гроза все собиралась, облачко росло да темнело, и далеко-далеко глухие, грозные раскаты грома слышались.
Увидел Ингерд холмы впереди и ходу прибавил, надеялся там заветерье найти да бурю переждать. Холмы чередой длинной выстроились — какие пологие, какие островерхие, травой да кустиками молодых берез поросшие. У подножья холмов камни в беспорядке валялись замшелые, видно, давно их никто не трогал. Поглядел Ингерд на те камни, уж больно они обломки постройки какой-то напоминали, что на верхушке стояла, а ее вниз-то и сбросили. И тут пала темень, и над головой загрохотало.
Небо стало иссиня-черным с золотым подсветом, запахло пыльной травой. Налетел резкий ветер, разметал волосы Ингерда, на лицо упала первая капля дождя. Резко вспыхнула молния, следом ударил гром, Ингерд огляделся в поисках укрытия. И увидел Рунара.
Сперва он решил, что ему почудилось, и пристально вгляделся в предгрозовые сумерки. На уступе в боковине холма стоял человек. Ветер неистово рвал с него плащ, под которым виднелась кольчуга, и тяжелый обнаженный меч разрезал ветер. Это был Рунар — с непокрытой головой, без кармака, грива волос скрыла лицо, но глаза горели такой одержимостью, что Ингерд не усомнился: это Рунар. Его враг сам пришел к нему! Шальная ярость заглушила голос рассудка, Ингерд перекатился через себя и с земли человеком поднялся, и ладонь его уже за рукоять меча схватилась, как вдруг прочная сеть пала на него, скрутила, затянулась, повалила в траву. Хлынул дождь.
Ингерд ударился плечом о камень и зарычал, но не от боли, а от бессилия, ибо в ловушку попался. Рунар не один пожаловал, с ним много воинов в засаде сидели, и все — Асгамиры, все рослые и могучие, на дело Вепрь с собой только Вепрей взял, своих бойцов — преданных, проверенных, никаких тут тебе осторожных Выдр и трусливых Мышей.
Ингерда рывком поставили на ноги. Дождь тяжелыми струями бил его по спине, и при свете молний он успел насчитать вместе с Рунаром двенадцать человек. Держали его крепко. Рунар подошел.
— Ну что, Волк, — усмехается, а дождь по лицу струями бежит, — каково в капкане быть? Каково в добычу обратиться?
— Тебе виднее, Вепрь, — отвечает Ингерд, медленно рукой к кинжалу пробираясь. — Ты-то уже давно добыча. Тебя добыли и разделали, и твое мясо гниет на костях. Воняет.
Говорит, а сам видит, у камней замшелых, в беспорядке разбросанных, чернеется что-то, ровно давешний ведун тенью к камню припал и не шевелится. Да только чуял Ингерд, что никакой это не ведун, а кто-то тринадцатый, кто с Рунаром вместе пришел.
— Обещал я тебе могилу глубокую, — снова усмехается Рунар, Волку в глаза глядя, — будет тебе могила. Но прежде знай: Волчицу твою я найду, из-под земли достану — не дергайся, убивать ее не стану. Я заставлю ее забыть, что она была Волчицей. Слышал, Ветер? И она забудет.
Белая молния озарила на миг их лица, перекошенные от бешенства — лица смертельных врагов. От грохота небес заложило уши. Когда грохот утих, Ингерд тихо и четко произнес:
— Запомни, Вепрь, и остерегись: за каждую ее слезу я возьму каплю твоей крови.
Рука наконец-то нащупала кинжал, и в следующее мгновение он резким ударом снизу вспорол сеть. Его повалили на землю, завязалась драка кровавая, и тут вместе с громом и молнией голос — будто с неба да из-под земли одновременно слова бросает:
— Эль наи кархат, маэр! Кархат наи, мара им!..
И голосу этому рог боевой вторит — неумолимо и грозно, и силы Ингерда удвоились, ибо часто рог тот звучал, когда Барсы Соколам на подмогу шли! То Эйрик Редмир и с ним Оярлик Скантир подоспели, из беды Волка выручили. Подоспели, да не одни: у камней замшелых знакомая белая фигура высится, эриль Харгейд пожаловал — мокрый весь, страшный, по волосам огненные змеи шевелятся, на посох воздетый перебегают да на острие искрами трещат и шипят. Оярлик и Эйрик аж попятились, а Ингерд сообразил, что эриль Харгейд с тем, тринадцатым, схватился, и слова непонятные ему говорил, и земля у него под ногами неспроста дымится, когда кругом дождь хлещет.
Поднялся Ингерд, кинжал в ножны вернул, кровь с разбитой губы утирает, а эриль Харгейд посох свой на него навел и спрашивает сердито:
