Татьяна Стекольникова - Здравствуй, Гр-р!
В номере Гр-р, как ни в чем не бывало, спросил: "Ты узнала, что хотела?" Я начала рассказывать ему, как осложнилась моя жизнь после чаепития, но Громов перебил меня:
— Нет, ты хотела узнать, как называются жители Карасика…
— Я не знаю, как они называются…
— А я знаю: карасиковцы и карасиковки. Давай я буду карасиковцем, а ты — карасиковкой… Посмотрим, что из этого получится…
ДЕНЬ СЕДЬМОЙ
1. Я обращаюсь за помощью к Морковке, ломаю стену и нахожу еще один чемодан — тот самый.
Мы с Гр-р проснулись, когда еще было совсем темно — зазвонил будильник на сотке Громова. Шесть утра. Пора ехать домой. Я откуда-то знала, что Гр-р опять получил эсэмэску от Шпинделя, что администраторша проплакала всю ночь, а Валя с Настей сегодня попадут к Карпу, и Валя огорчится, потому что не выйдет замуж за какого-то Юру, а Настя обрадуется, потому что, наоборот, выйдет замуж, только не за Юру, а за Ибрагима. Кроме того, я знала, что Морковка сидит на окне в моей спальне и смотрит во двор — ждет. Клава разобьет любимую чашку Гр-р, а Витек опоздает на работу на два часа и получит от Громова втык.
— Или ответь ему, или поставь на его номер запрет. Хотя это не поможет — он будет все время тебе звонить и посылать SMS — с других телефонов. Смени номер…
— Да, я уже думал… — ответил Гр-р, одеваясь. Тут до него дошло:
— А как ты… Так, понятно, тебя Карп научил…
— Нет, он сказал, чтобы я за собой наблюдала…
— Только не уходи в себя, а то потеряешься там, в неизведанных глубинах, что я буду делать? Я без тебя теперь не смогу…
Мои слова…
Гр-р ушел греть джип, а я задержалась возле рыжей дамочки.
— Не там ищете, — она смотрела, не понимая. — Поищите через два дома от вашей гостиницы. Забор зеленый. Елка во дворе. Там он живет…
— Кто?
— Тот, кто вам нужен… И кому вы нужны…
Я не стала дожидаться слов удивления и расспросов и поскорей села рядом с Гр-р.
Прощай, город Карасик! Жаль, я так тебя и не увидела…
Я смотрела на дорогу и думала, что свихнусь, если буду столько знать об окружающих… Я совсем этого не хочу — правда-правда… Я представила себя комнатой, по периметру которой расположены окна, — и все они открыты… Во мне гуляет сквозняк, лишая покоя и задувая в меня всякую чужую чепуху… Я мысленно закрыла окна, и ветер улегся — а вместе с ним и поднятая со дна души муть. Теперь я знала: если понадобится, я открою нужное окно…
В Энск мы приехали, когда главные городские часы на почтамте показывали полвосьмого.
— О, — обрадовался Гр-р. — У нас еще есть время…
Сначала мы залезли вдвоем под душ — как подростки, честное слово, но так захотел Гр-р… Потом валялись в постели… Потом он пожелал на завтрак манную кашу, потому что не ел ее сто лет… Потом я его манной кашей кормила… Потом он сказал, что лучше меня нет никого на свете, поцеловал так, как никогда еще не целовал, и я закрыла за ним дверь.
Как там говорил Карп — желтый чемодан найди, кошку свою спроси? Я позвала Морковку. Посадив кошку перед собой на кухонный подоконник, я спросила:
— Киса, ты знаешь, где желтый чемодан?
Морковка брякнулась на спину и стала хватать мою руку передними лапами — понарошку, без когтей. Наигравшись, она занялась вылизыванием своих боков. Никаких поползновений к поискам чемодана.
Я решила опять засесть за компьютер — только вот сделаю что-нибудь на ужин, а то придет голодный мужик, а дома есть нечего…
Морковка куда-то стерлась… Пока я гремела кастрюлями, она не показывалась. И только когда я включила Федю, материализовалась возле меня — вся в серой строительной пыли.
— Ну, и где ты шлялась?
Кошка выгнул спину, потянулась, а потом отскочила в сторону, оглядываясь на меня. Я поняла это движение, как приглашение следовать за ней.
— Прости, Федя, прервемся…
И я пошла за Морковкой. Она запрыгивала на ступеньки лестницы, ведущей в мансарду, все время проверяя, иду ли я за ней. Перескакивая через кирпичи и взбираясь на кучи мусора, кошка привела меня к стене, которую успели разобрать только до половины. Тут она встала на задние лапы и уперлась передними в стену.
— И что дальше делать?
Я подошла к стене вплотную. Оторвала кусок выцветших, наверное, еще тридцатых годов, обоев. Доски чуть разошлись… Что там, в щели, не видно. Я нашла среди инструментов, оставленных рабочими, гвоздодер, засунула его в щель, нажала, и доска отъехала в сторону. Стал виден какой-то предмет, завернутый в мешковину. Вытащить его нельзя — отверстие чересчур мало. Минут десять я боролась с дырой в стене. Морковка проявляла горячее участие, путаясь у меня под ногами и засовывая свою оранжевую голову в растущую дырку. Наконец мне удалось отодрать доску целиком и достать сверток. Развернув мешковину, я поняла, что нашла желтый чемодан. Морковка по этому поводу устроила забег по мансарде — в стиле сумасшедшей кошки. Я спустилась в гостиную. Неплохо бы еще раз принять душ — я вывозилась так, словно неделю трудилась в каменоломне. Но стоило мне ступить под горячий дождь, как я поняла, что отныне, сколько бы раз я ни стояла под душем, я буду вспоминать, как была там с Гр-р, и испытывать жгучее желание повторить это купание снова.
Пока я приводила себя в порядок, Морковка тоже чистила шерстку. Потом мы с ней открыли желтый чемодан, и кошка мгновенно запрыгнула внутрь. Пришлось вынуть Морковку и посадить рядом. Но она снова оказалась в чемодане, не давая мне увидеть содержимое.
— Ай-ай-ай! Все Громову расскажу…
Я не думала, что это подействует, но Морковка самостоятельно вылезла из чемодана и чинно уселась рядом, обернув лапы хвостом. Чемодан совсем маленький — из тех, что во времена моего детства почему-то называли балетками. У меня тоже такой имелся — я с большим шиком носила в нем фигурные коньки. Потом на смену балеткам пришли спортивные сумки — торбы, в них помещалось много чего, но выуживать необходимые вещи было неудобно, не то что из балетки: открыл — и все на виду. А вышедшие из моды балетки остались разве что у сантехников, которые таскали в них разводные ключи и запасные краны.
В балетке Луизы лежала большая и толстая книга — точно по размеру чемоданчика, — завернутая в газету "Правда". Я с трудом вытащила фолиант. Случайно или нет, но газета была за тот день, когда я родилась. Разворачиваю газету. Ангиус Дерамо. Практическая магия. Руководство для желающих освоить колдовские обряды. Санкт-Петербург. 1867 год. Печатается по тексту издания 1788 г. Париж.
В чемоданчике есть еще что-то — картонная папка с рисунками карандашом. На первом же — я. Преувеличенно, пугающе некрасивая и намного старше, чем в жизни. Но я. Намеренно прорисованы детали — ворот футболки, заколка в волосах. На отдельных листах — предметы одежды, обувь. Кроссовки. Джинсы. Бюстгальтеры (четыре варианта). Трусики (включая стринги). Моя любимая трикотажная ночная рубашка. На обороте всех рисунков тонким карандашиком, еле видно, но все-таки не ошибешься, написано: "А.Ф.Н., 1909".
