Свидетель Мертвых - Эддисон Кэтрин

– Хорошо, – пробормотал я.

Вокруг уже сновали другие прелаты Улиса и несколько служителей Ксайво, хотя я не помнил, когда они пришли. Так что я мог позволить себе отлучиться на пару минут.

Мы с Чонадрин прошли мимо раненых, пересекли квадратный двор, благодаря которому завод когда-то казался просторным и светлым, но сейчас он был залит водой, превратившись в огромное болото. Мы вошли в длинное одноэтажное здание, и, очутившись внутри, я понял, что это чайная завода А3. Она называлась «Рубиновая лисица», в честь какого-то животного из народной сказки горцев, и здесь было бы довольно уютно, если бы не запах горящего дерева, обугленной плоти и смерти. Народу оказалось достаточно много.

Я сел за единственный свободный столик и посмотрел вслед Чонадрин. Она взяла две чашки чая у молодой темнокожей женщины, возившейся у двух гигантских самоваров. Вернувшись к столу, Чонадрин сказала:

– Прошу прощения за чай. Его называют «Купаж А3» – это означает, что там собраны остатки и всякий мусор, и обычно я обхожу его стороной.

Чай был горьким и действительно похожим на подонки из заварочного чайника старухи. Но он был горячим и крепким, а в такой момент неразумно было желать большего.

Мы долго молчали; Чонадрин не больше моего хотелось обсуждать взрыв «Превосходства Умвино», которое превратилось в обломки, едва оторвавшись от земли. Окружающие молчали или болтали без остановки. Трагедия на всех действовала по-разному. Наконец, Чонадрин заговорила:

– Как вы думаете, сколько…

– Сколько рабочих было в ангаре?

– Многие приходят посмотреть, как корабль впервые поднимается в воздух, – сказала она и сглотнула ком в горле. – Плюс те, кто там работал. Две сотни, возможно.

– По меньшей мере половина из них мертвы, – сказал я и пожалел, что не в моих силах было смягчить эту новость. – А половина выживших, скорее всего, не доживет до утра.

– Богини, будьте милосердны к нам, – пробормотала она. – Вы много катастроф видели, отала?

– Вскоре после того как я был посвящен в сан, на одной фабрике произошел пожар. Тогда было хуже, чем сегодня.

Она, казалось, хотела возразить, и я сказал:

– Никто не выжил.

И, словно по сценарию, в этот самый миг у нашего столика возник молодой эльф-послушник, будущий прелат Улиса. Его бритая голова была перепачкана сажей. Сложив перед собой руки, он вежливо поклонился и спросил:

– Простите, отала, вы Тара Келехар?

– Да, это мы, – ответил я.

– Пожалуйста, пройдите с нами. Отало Занарин нужен Свидетель Мертвых.

Это не предвещало ничего хорошего.

– Конечно, – пробормотал я, одним глотком допил чай и сказал: – Благодарю, мин Чонадрин.

– Не знаю, за что вы благодарите меня, – ответила она, – но не стоит благодарности.

Мы с послушником вышли на улицу. Там все было по-прежнему. Он провел меня к ангару, который еще горел. Занарин стояла над длинным рядом тел, обезображенных до неузнаваемости.

– Отало, – заговорил я.

Она бросила на меня холодный презрительный взгляд.

– Мы считаем, что один из этих рабочих виновен во взрыве, – сказала она. – Нам необходимо выяснить, что произошло.

– Какое это имеет значение? – ответил я. – Это был несчастный случай. Нам кажется, что этого достаточно.

В ее глазах вспыхнула злоба.

– Мы слышали, что вы склонны легкомысленно относиться к своим обязанностям, мер Келехар, но одно дело слышать, а другое – убедиться в этом лично.

Я понимал, что этими словами она стремилась оскорбить меня, вынудить снова начать спор о положении в церковной иерархии. А потом ханжески упрекнуть меня в том, что я пререкаюсь на месте ужасной трагедии.

– Хорошо, – сказал я. – Мы попытаемся.

Я опустился на колени, безуспешно пытаясь не вдыхать запах горелой плоти, и со словами молитвы о сострадании к умершим прикоснулся ко лбу первого погибшего.

В ту же секунду я едва не упал, пытаясь побыстрее отползти прочь от мертвеца и его воспоминаний о смерти.

– Слишком рано, – сказал я, сетуя на свой дрогнувший голос. – Он умер всего несколько часов назад. Слишком рано.

Отало Занарин пристально разглядывала меня; ее губы сжались в тонкую линию, глаза горели отвращением, гневом и недоверием. Я с отрешенностью лунатика подумал, что коса, как обычно, расплелась. Растрепанные волосы, грязь и сажа на моей ветхой одежде, мой вид, то, как я сидел на земле, скрючившись, дрожа, действительно делали меня похожим на безумца, который сбежал из приюта служителей Ксайво в квартале Тенемора.

Я поднялся на ноги, достал носовой платок, испачканный сажей и кровью, и вытер пальцы, которыми прикасался к умершему.

– Нам очень жаль, – сказал я отало Занарин, – но мы не можем вам помочь.

– Не можете? – процедила она. – Скорее, не хотите. Мы не ждали многого от вас, мер Келехар, но уж точно не думали, что вы сбежите, как трусливый мальчишка.

Я сосредоточенно вглядывался в носовой платок до тех пор, пока не почувствовал, что могу говорить, не срываясь на крик. Я поднял голову, встретил ее взгляд, полный ненависти, и сказал:

– С нашей стороны было ошибкой пытаться общаться с мертвым. А теперь позвольте нам уйти. Наш долг велит нам позаботиться о тех, кто еще не умер, и ваш, кажется, тоже.

Я вернулся туда, где лежали раненые и трудились целители. Один из них сказал:

– Отала, как вы вовремя. Поможете мне?

– Да, – ответил я и опустился на колени рядом с ним. Я не знал, куда подевалась отало Занарин, и мне было все равно.

Ближе к утру, но еще до того, как небо на востоке начало светлеть, я добрался домой, шатаясь от усталости, словно пьяный. Я не пытался уснуть, просто опустился на пол перед своим маленьким алтарем и стал молиться. Я молился за мертвых и за живых. Молился о смирении со смертью и горем. Я даже эгоистично просил Улиса об избавлении от ночных кошмаров, которые, я знал, будут преследовать меня – давние сны о пожаре на фабрике «Карлинар», новые – о взрыве «Превосходства Умвино». Я не ждал, что Улис ответит на эту молитву – прежде он никогда этого не делал, и я знал, чтó мои наставники сказали бы сейчас о моих слабостях. Но, попросив об этом, я все же почувствовал себя лучше.

На рассвете я отправился в общественные бани, чтобы вымыть перепачканные сажей волосы, избавиться от запаха гари и смерти. Потом я пошел в «Дерево Ханево» и заказал самый крепкий чай, какой у них был, – колверис, которым можно было смывать краску со стен. Я даже заставил себя съесть сладкую булочку, хотя у меня не было аппетита. Подкрепившись, я пошел в Дом князя Джайкавы, в свой холодный кабинет, к своей почте и кричащим заголовкам газет.

Вчера, вскоре после того как я ушел от Занарин, меня нашел Горонедж. Он был покрыт сажей, рука была небрежно забинтована; журналист пришел на завод не только для того, чтобы задавать вопросы. Я почувствовал к нему нечто вроде расположения. Когда он спросил, что произошло, я заметил: в руках у него не было ни блокнота, ни карандаша. Я сказал:

– Никто точно не знает, но мне кажется, это был несчастный случай. Эйсонсар – взрывоопасный газ.

– Выходит, такое может произойти с любым воздушным кораблем? О богини, как это ужасно.

А потом репортер спросил:

– Отала, вам нужна помощь?

Нет, он вовсе не был беспринципным охотником за сенсациями. Я не нуждался в помощи, но рассказал ему о тех, кому она была нужна.

Его статья о взрыве на заводе, опубликованная в «Арбитре Амало», была самой разумной из трех, хотя все они содержали самые невероятные предположения. Все вспоминали «Мудрость Чохаро», последователей учения Курнара и, подобно Занарин, искали свидетельства заговора.

Но этот случай был совершенно иным. Последователи Курнара – даже если среди них остался кто-то, способный собрать взрывное устройство, – никогда не уничтожили бы корабль, на котором находились только рабочие. У фанатиков были определенные мишени, а в сгоревшем ангаре никого из них не оказалось. Там были лишь бедняки, многие из которых, возможно, и сами верили в учение Курнара.