Мария Семенова - Там, где лес не растет
Дескать, должен понимать, коли ты и впрямь симуран.
Вот Торон отстранился на полшага, ещё раз внимательно посмотрел на старика, а потом… коротко и резко ударил левым крылом.
Коренга успел подумать: если бы Торон ТАК бил крыльями, когда они барахтались в море, он бы точно взлетел. Даже с воды. И ещё тележку бы с собой уволок.
Зола и пепел взвились небольшой тучей, осыпав одеяла спавших у соседнего костерка, а из-под оживших углей рванулось бодрое пламя. Старик Тикарам протёр глаза и, кашляя, негромко рассмеялся. Кажется, Коренга впервые слышал его смех.
– Доброго тебе утра и удачи в дневных делах, – сказал он, решив воспользоваться добрым настроением старика. – Будет ли позволено неразумному юнцу посоветоваться с тобой кое о чём?
Тикарам поднял голову. Коренга увидел, как улыбка погасла в его глазах, спрятавшись под мутноватой старческой пеленой. Словно ряска заволокла ясное озеро. Коренга встречал такой взгляд у совсем дряхлых старинушек, понемногу переселявшихся из широкого солнечного мира в свой собственный, наполненный тихими предзакатными сумерками.
А ещё Коренге показалось, будто перед ним намеренно захлопнули ставни, как на красном окошке избы, если ждут града. Он начал думать, что Тикарам совсем не станет с ним разговаривать, но тот всё же отозвался. Он сказал:
– Что может никчёмный старик, у которого нет даже дыхания раздуть остывшие угли, посоветовать юному страннику, не боящемуся опасностей моря и ярости разверзшейся суши?
«Ага. Значит, помнишь, как тебя вытаскивали из водоворота…»
Вслух Коренга сказал:
– Хотел бы я соответствовать твоей похвале, почтенный. Только у нас человека не называют никчёмным всего лишь из-за того, что его оставила сила, присущая молодости. Мой народ чтит стариков, мы верим, что долгая жизнь взамен даёт мудрость. Ты же, как я понимаю, ещё и достиг немалой учёности…
Тикарам покачал головой.
– Когда прожитых лет становится слишком много, – проговорил он печально, – ум делается таким же дряблым и медлительным, как тело. Всё сгорает, друг мой, остаётся лишь горечь золы. Разум складывает крылья, уже не стремясь ни к новым высотам, ни к тому, чтобы рассказывать другим о том, что удалось узреть прежде.
Мысленно Коренга обозвал Тикарама старой лисой. Он же помнил вдохновенное и сосредоточенное лицо старика, освещённое маленьким светильником, его размеренные, исполненные тайны слова, которые Тикира бережно заносила в толстую книгу, точно драгоценный жемчуг низала.
– Прости, почтенный, но ты на себя наговариваешь, – возразил он с улыбкой. – Так уж получилось, я видел, как вы с внучкой воздавали поклонение звёздам. Добродетельная Тикира позже объяснила мне, что я не подсмотрел ничего тайного и запретного. Она рассказала мне об измерении земных и небесных кругов в жбанах и чашках, и я понял, что это исполнено смысла. Я держусь иной веры, но, право, не умён государь, изгнавший из своих земель столь возвышенное учение! Кто теперь поведает его мореходам о путях звёзд, чтобы они могли счастливо возвращаться домой?
Старик равнодушно посмотрел на него.
– Мореходы, – сказал он, – всё знают о путях звёзд и без столбцов, которые мог бы составить для них Старый Козёл.
Торон поставил торчком уши, потом завилял мохнатым хвостом и, поднявшись, обошёл хозяйскую тележку. Коренга не стал смотреть, кого он там увидел. Он отмолвил запальчиво:
– Тогда почему столь различны карты земных пределов, которые я видел у торговых гостей? Если одни и те же звёзды ведут опытных странников в Мельсину и Фойрег, почему на одних картах эти столицы лежат чуть ли не рядом, а на других Халисун между ними велик с юга на север и с запада на восток?
Тикарам продолжал смотреть на него пустым, ничего не выражающим взглядом.
– А кроме того, – послышалось сзади, – далеко не все корабли приходят домой, невзирая на обширные познания мореходов. Правда, правителям стран обычно нет до этого особого дела. Они и так получают всё, что им заблагорассудится, а сколько кораблей отправится на дно морское ради их прихоти… Поздорову вам, славные путешественники!
Коренга оглянулся. У него за спиной стоял Эврих. Утреннее солнце золотило его кудрявые волосы. Торон ластился к учёному арранту, улыбался во всю пасть, норовил всунуть лохматую голову ему под руку.
– Здравствуй, господин гость, – сказал Коренга.
– Здравствуй, добрый господин… – пробормотал Тикарам.
– Хотя, дабы не нагромождать напраслину, следует признать, что не все властители таковы, – продолжал свою мысль Эврих. – Например, государь Альпин, лелеющий надежду обезопасить здешние дороги от Змея путём наблюдения и предсказаний, основанных на расчётах. Или Марий Лаур, нынешний шад Саккарема…
Тикарам кивнул седой головой. Так кивают, когда не вполне понимают слова собеседника, но на всякий случай соглашаются с ним.
Или просто хотят, чтобы их оставили в покое.
– Прости, почтенный, если я потревожил тебя пустыми разговорами, – сказал ему Коренга. – Твоя вера, должно быть, не нуждается во мнениях чужака, злых или добрых. Тем более я не учитель, равный тебе по зоркости взгляда, а глупый простец. Я всего лишь хотел спросить… Я слышал, великий Зелхат Мельсинский трудился над книгой о жизни созвездий, но люди не увидели завершения этой работы. Я и подумал: быть может, Зелхат – твой единоверец и ты посоветуешь мне, как его разыскать? Он вылечил бы мои ноги…
– О, – сказал Эврих и опустился на корточки у разгоравшегося костра.
У него были лёгкие движения юноши, стоптавшего по горным тропинкам не одну пару сандалий, но не намеренного останавливаться в пути.
Тикарам же медленно покачал головой.
– Я слышал кое-что о Зелхате, – проговорил он, – но это было годы назад. Люди говорят, с тех пор он успел впасть в детство и умереть…
– А я слышал другое, – сказал Эврих.
Старик безразлично пожал плечами. Коренга понял, что даже с помощью арранта не добьётся от него толку. Должно быть, дед в своё время натерпелся от гонителей звёздной веры и теперь в каждом подозревал злобного соглядатая. Всё же венн сказал:
– У нас тоже думают, что это не так. Весь мой род провожал меня в путь, чтобы я его разыскал.
Тикарам подбросил в костерок несколько хворостин.
– Мне жаль, – сказал он затем, – но, похоже, ты путешествовал зря.
Странное дело, от этих слов старика в лицо Коренге повеяло правдой, незамысловатой и окончательной, точно погребальный сосуд на свежей могиле. Или это так наложилась горечь от ссоры с Эорией и погасила надежду? «Зря… всё зря…» – эхом отозвался в сознании Коренги вещий внутренний голос.
Молодой венн передёрнул плечами и улыбнулся, не собираясь показывать стиснувшее душу отчаяние. Ему жгуче захотелось уязвить Старого Козла, поинтересовавшись, не напрасно ли в таком случае его внучка так отчаянно спасала из водоворота неподъёмный пестерь с книгами и зерцалами для наблюдения звёзд… Коренга вовремя прикусил язык, сообразив: раз уж Тикарам до такой степени не желал признавать даже то, что он, Коренга, видел своими глазами, вряд ли стоило поминать о его поклаже в присутствии Эвриха. Не потому, что знаменитый аррант мог неподобающим образом распорядиться тайнами старика. Просто жизнь Тикарама принадлежала лишь ему самому и Богам его веры, а вовсе не Коренге. И молодой венн сказал совсем другое:
– Ты всё же заблуждаешься, думая, будто звёздные столбцы, как ты их назвал, оказались бы никому не нужны. Вот мы, дети Кокорины, нечасто выбираемся странствовать по чужедальним краям. Мы не плаваем по морям, но я сам слышал, как наши леса сравнивали с океаном, и это поистине справедливо. Справедливо и то, что мы преуспели в постижении звёзд, указующих дорогу в ночи, потому что без этого не выжить в лесу… Но посмотри, почтенный, что я за немалые деньги купил в Галираде, и не думаю, чтобы дома меня стали за это ругать!
ГЛАВА 44
Учёная беседа о книгах и звёздах
Коренга наклонился, запуская руку под передний щит тележки, и безошибочно вытащил непромокаемую сумку.
– Это книга, прочтя которую я намерен узнать немало нового и полезного, – пояснил он с гордостью. – У нас говорят так: только лягушке, сидящей по самые глаза в болоте, кажется, будто она видит весь мир. Когда она взбирается хотя бы на кочку, круг неведомого расширяется…
Он распутал кожаные завязки и выложил на щит «Праведное звездословие», думая только о том, как бы не сгореть со стыда, когда Эврих, затаив в углу бритых губ снисходительную улыбку, сейчас спросит его, многое ли он уже успел прочесть и постичь. Коренга даже успел придумать для себя слово разумного оправдания: дескать, потом сразу сел на корабль, а там только-только освоился, когда налетели морские сегваны… – и тут же задумался, стоило ли об этом упоминать, и решил, что не стоило, ведь тогда пришлось бы говорить об отце Эории и об участи Ириллира, а он совсем не был уверен, разумно ли было здесь про это болтать.
