Татьяна Лайка - Дезертир
— Пожалуйста… — проскулил юноша, скрючившись в пыли и чисто автоматически закрывая голову руками. — У меня бабушка одна совсем останется…
По толпе пошел возмущенный ропот.
Из троих мужчин в военной форме, стоящих над юношей, один держал свиток и, не глядя на самого будущего солдата, зачитывал вслух текст присяги.
— Готов ли ты ценой жизни и смерти защищать свой край отцов, юноша! — пафосно «не спрашивал» рекрутер. — Готов ли грудью стоять против врагов и не прятаться за спинами соратников!..
— Прошу, дайте мне еще хоть полгода, — рыдал на земле босоногий «Трус». — Хоть до сбора урожая…
— …и нести почетную службу на благо государя нашего, будь его век долог, и отечества!..
Ляля как завороженная смотрела на Иера… грязного, оборванного, скорчившегося в дорожной пыли, обливающегося слезами… жалкого Иера. И она давно уже не слышала ни голоса рекрутера, ни унижающегося юношу, ни даже подружек, живо обсуждающих развернувшееся в деревне представление. Девушка со страшным трепетом осознавала, что его сейчас отведут к экипажу, на котором прибыли представители «власти государевой», и оставят под охраной, дабы не сбежал до утра. Что это означает, без труда можно было догадаться по скривившимся в предвкушении рожам «Черных псов»: они тоже прекрасно понимали, что девка одна в Горгулье Гнездо не сунется.
Лялька не могла поверить, что вот так повернется к ней судьба, что именно эта ночь будет для нее самой страшной за всю ее непродолжительную жизнь. Она бросала взгляд на нетерпеливо переминающихся с ноги на ногу молодых людей, и весь запал злости и безграничного бешенства перерастал в еще большее количество страха перед вчерашними товарищами. Она смотрела на корчащегося Иера и чувствовала, что этот босяк стал единственным спасением, но так же четко отдавала себе отчет, что он более не сможет спрятать ее в лесу, как сделал это час назад, а сама она ни за что на свете не решится войти в чащу одна.
Белесая пелена застлала все перед глазами, невольные слезы страха и жалости к самой себе побежали по горячим щекам, разум подернулся невидимой паутинкой, когда Лялька выскочила вперед и заявила:
— Я тоже хочу в дружину!
Рекрутер оборвался на полуслове. Тишина разлилась тягучим полотном, сквозь которое даже карканье вороны слышалось приглушенно, и лишь девичий голос набатом ударял по сознанию окружающих.
— Возьмите меня в медицинский корпус! Я хочу быть медсестрой.
Первым нарушил молчание отец девушки.
— Ляленька, доченька родимая, — пораженный папаша не знал слов, коими мог бы выразить все те чувства, что переполняли его. — Девонька моя! Что же ты делаешь? На кого хочешь нас покинуть?..
Мать девушки уже лежала на земле без чувств. Дюжина баб суетилась вокруг обморочной.
— Неужто мы плохо о тебе заботились? Может, ты чего хочешь? Так ты скажи прямо, я привезу тебе заморские наряды и угощения, все бирюльки и цацки, какие ты только пожелаешь…
— Не нужны мне ни цацки, ни бирюльки, папенька, — отрезала Лялюня, решимость которой с каждым взглядом на ошарашенных «псов» все возрастала. — Я медсестрой хочу!
Рекрутер вопросительно покосился на отца столь резвой девки.
— Нет, нет! — попытался выкрутиться сам и выпутать дочь из сложившейся ситуации тот. — Она не хотела сказать ничего подобного! Это семейное, мы это решим сами…
— Папа, прекрати! — перешла на крик Ляля, от досады сжимая кулачки.
Тот замолк.
— Поймите нас правильно, — вежливо и спокойно отозвался рекрутер. — Мы не вправе кого-либо отговаривать от…
Поднявшийся в толпе недовольный гомон не дал закончить военному фразу.
— Любая девушка государства, — повысил тон солдат, — имеет право по собственному желанию стать медсестрой, и мы можем только поинтересоваться, в какой части она пожелает оказаться.
Толпа ожидающе уставилась на Лялюню, несколько смутившуюся под прицелом стольких глаз, однако не растерявшую своей решительности. Помятый сарафанчик, растрепанная коса, сбитые башмачки и насупленный взор — казалось, ее только что трепали, словно ведьму, готовясь сжечь на костре.
Но костер уже пылал. В очах Ляльки. В ее раскрасневшихся щеках.
В ней самой.
…И в Иере. Который глядел снизу вверх на девушку, как на божество, спустившееся с небес. Глядел непонимающе. Неверяще.
— В его гарнизон! — ткнула пальцем в лежащего в пыли парня Ляля.
Толпа разом ахнула.
Рекрутер, одобрительно глядя на смелую девочку, кивнул.
По завершении набора их обоих заперли внутри экипажа, оставив на страже трех офицеров. Иера бы посадили под охрану в любом случае, а Лялька сама напросилась, прекрасно понимая, что сегодняшняя ночь может принести крупные неприятности.
Целый день просидеть на жесткой скамье оказалось нелегко. Все тело затекло, спина болела нещадно, и размяться возможности не было. Им принесли сначала обед, потом ужин, один раз главный из стражи поинтересовался, не знобко ли девушке, предлагал принести одеяльце, но Лялюня отказалась.
Иер вел себя чрезвычайно напряженно, он то и дело вглядывался в чернеющий лес, время от времени пристально наблюдал за прохаживающимися взад-вперед охранниками, и в целом казалось, он что-то задумал. Ляля пыталась понять, что витает в его голове, даже предположила, что парень решил сбежать, однако ни ночью, ни под утро, когда им разрешили попрощаться с родными, ни потом, когда цепочка экипажей тронулась в путь, Иер ничем не выдал своих намерений и вообще не произнес ни слова.
Вопреки ожиданиям, выселять странную парочку их комфортабельного (по сравнению с остальными) экипажа не стали. Более того, оставили их наедине. Учитывая, что Дерза и его «свору» повезли в других повозках, широких, крытых промасленной тканью, Ляле оставалось только радоваться своим затекшим членам и, соответственно, своей неприкосновенности.
Будучи девочкой не робкого десятка, дочка лавочника быстро освоилась и начала вовсю разглядывать окрестности: леса, поля и луга проплывали мимо; ручьи, речки текли то параллельно тракту, то пересекая его; деревушки встречали кортеж улюлюканьями и свистом, где малолетняя ребятня завистливо щурилась им вслед.
Иер всего этого не замечал. Он был всецело погружен в какие-то свои, совершенно не веселые мысли. Складывалось впечатление, что парень напрочь забыл о побеге и теперь с трепетом представлял, что его ждет в казарме. Ляле в такие моменты становилось жаль юношу: конечно, ее ведь теперь будут беречь, так как санитарок и медсестер не хватало еще сильнее, нежели солдат, а что сделают с Иером, страшно было предположить.
