Хартман Рейчел - Серафина
— Никогда не слышал, чтоб так играли. Как-то даже не по-женски, вам не показалось?
— Может, она иностранка. — Они рассмеялись.
Я крепко обхватила себя руками и ускорила шаг; на пороге поцеловала костяшки пальцев, подняв их к Небесам, потому что так подобает делать каждому выходящему из храма, даже если этот каждый… я.
Вырвавшись на улицу, залитую тусклым дневным светом, я глубоко вдохнула чистый холодный воздух, и напряжение начало рассеиваться. Над головой ослепительно голубело зимнее небо; скорбящие, выйдя из собора, рассыпались вокруг, будто листья, гонимые кусачим ветром.
И только тут я заметила, что на ступенях храма меня ждет дракон, светясь своим самым искусным подобием настоящей человеческой улыбки. Никто в мире не смог бы умилиться этому натужному выражению лица Ормы — никто, кроме меня.
2
Как ученый, Орма имел освобождение от ношения колокольчика, поэтому почти никто не знал, что он дракон. У него, конечно, были свои причуды: он никогда не смеялся, плохо разбирался в моде, этикете и искусстве, любил трудные математические задачки и ткани, от которых не чешется кожа. Собратья-саарантраи могли распознать его по запаху, но мало кто из людей обладал достаточно хорошим обонянием, чтобы понять, что он — саар, или вообще представлял, как их племя должно пахнуть. Для остальных гореддцев он оставался просто человеком: высоким, худощавым человеком с бородой и в очках.
Борода была фальшивой — будучи еще совсем маленькой, я однажды ее сдернула. Саарантраи мужского пола не умели отращивать бороды, такая вот особенность трансформации. Другой особенностью была серебристая кровь. Орме не обязательно было носить бороду, чтобы сойти за человека. Кажется, ему просто нравилось, как он с ней выглядит.
Он махнул мне шляпой, как будто я могла его не заметить.
— По-прежнему торопишься с глиссандо, но, кажется, тебе удалось наконец освоить увулярную вибрацию, — сказал он, не озаботившись даже приветствием. Драконы никогда не понимали, зачем это нужно.
— Я тоже рада тебя видеть, — сказала я и тут же пожалела о своем сарказме, хотя он все равно его не заметил. — И рада, что тебе понравилось.
Он прищурился и склонил голову набок, как обычно, когда чувствовал, что упустил что-то важное, но никак не мог понять, что именно.
— Ты думаешь, что мне нужно было сначала поздороваться, — высказал он предположение.
Я вздохнула.
— Я думаю, что слишком устала, чтобы беспокоиться о том, достигла ли я технического совершенства.
— Именно этого я никак не могу понять, — тряхнул он на меня своей фетровой шляпой. Кажется, забыл, что ее предполагается носить на голове. — Если бы ты играла идеально — как играл бы саар — то не настолько впечатлила бы слушателей. Люди рыдали, и не потому, что ты иногда напеваешь во время игры.
— Не может быть, — сказала я пораженно.
— Интересный вышел эффект. Большую часть времени звук был гармоничный, кварты и квинты, но периодически ты срывалась в неблагозвучную септиму. Зачем?
— Я не знала, что я так делаю!
Вдруг Орма резко опустил взгляд. За подол его короткой накидки дергала маленькая попрошайка в траурной белой тунике — белой, возможно, не по факту, но по духу.
— Я притягиваю маленьких детей, — пробормотал он, стискивая шляпу в руках. — Ты не могла бы это прогнать?
— Сэр? — сказала девочка. — Это вам. — И сунула ему в руку свою маленькую ладошку.
Я уловила отблеск золота. Что за безумие, нищая подает Орме монету?
Орма уставился на свою руку.
— С этим передали какое-нибудь послание? — Его голос сорвался, и у меня по коже побежали мурашки. Ясно как день, это была эмоция. Никогда еще не слышала от него ничего подобного.
— Это и есть послание, — ответила девочка, судя по всему, заготовленной фразой.
Орма поднял голову и посмотрел вокруг, прочесывая все пространство от огромных дверей собора, вниз по ступеням, по запруженной людьми площади, к Соборному мосту, вдоль реки и обратно. Я рефлекторно проследила за его взглядом, не имея понятия, что искать. Над крышами светило клонящееся к закату солнце; на мосту собралась толпа; кричаще пышные часы Комонота на той стороне площади показывали десять дней; голые деревья на набережной покачивались от ветра. Больше ничего особенного.
Я снова посмотрела на Орму — он теперь разглядывал землю под ногами так, будто что-то потерял. Мне подумалось, что он, должно быть, выронил монету, но нет.
— Куда она делась? — спросил Орма.
Девочка пропала.
— Что она тебе дала?
Не ответив, он надежно упрятал золото под шерстяной траурный дублет, на секунду открыв взгляду шелковую рубашку под ним.
— Ладно, можешь не говорить.
Он поднял на меня озадаченный взгляд.
— У меня и не было такого намерения.
Я медленно вдохнула, чтобы не сказать чего-нибудь резкого. В этот самый миг на Соборном мосту вспыхнуло странное волнение. Я посмотрела в сторону, откуда раздавались крики, и внутренне похолодела: шестеро бандитов с черными перьями на шляпах — Сыны святого Огдо — прижали какого-то беднягу к перилам моста. На шум со всех сторон стекались люди.
— Давай побудем внутри, пока все не уляжется, — предложила я, хватая Орму за рукав, но было слишком поздно. Он заметил, что происходит, и поспешил вниз по ступеням, направляясь к толпе.
Несчастный, которого окружили, оказался драконом. Я заметила блеск его серебряного колокольчика еще от ступеней собора. Орма протиснулся сквозь толпу. Я старалась держаться рядом, но кто-то пихнул меня и вытолкнул на открытое пространство впереди, как раз там, где Сыны святого Огдо размахивали дубинками над головой скрючившегося саарантраса. Они читали из своего покровителя — я уловила «Проклятие Зверя»:
— «Прокляты будь глаза твои, червь! Прокляты будь руки твои, сердце твое, потомство твое до конца дней! Всесвятые да проклянут тебя, Око Небес да проклянет тебя, каждая змеиная мысль твоя да обернется на тебя самого проклятием!»
Когда я увидела лицо дракона, мне стало его жаль. Это был новичок, только что перекинувшийся: худой, неухоженный, весь какой-то угловатый и еле фокусирующий взгляд. На желтоватой скуле его распухла серая шишка.
За спиной у меня выла толпа — волк, готовый вгрызться в любую кровавую кость, что им бросят Сыны святого Огдо. Двое достали ножи, а третий вытянул из-под кожаной куртки длинную цепь и угрожающе встряхнул за спиной, словно хвостом; цепь заскрежетала по камням моста.
Орма протиснулся туда, где саарантрас мог его видеть, и указал себе на серьгу, напоминая собрату, что делать. Новоперекинувшийся не шелохнулся. Тогда Орма потянулся к уху и включил свою.
