Иней Олненн - Книга 1. Цепные псы одинаковы
— Аюл. В волосах человеческая сила сущая заключена. Вот он помирает, как ты говоришь, а волос-то, гляди-ка, сильный, крепкий, от корня волной бежит, стало быть, и парень этот силен и крепок и много в нем охоты к свободе. Как легко волос рвется, так легко человек и жизни лишается. Ты-то, Ян Серебряк, в Имарь-день многим девицам локон даришь?
Ян улыбнулся, сверкнув зубами в сгущающихся сумерках.
— Многим. Тебе разве соврешь?
— И врать ни к чему. Приходишь-то потом весь крыльцами стриженый, смотреть страшно.
Ян вспомнил Имарь-день прошлым летом и рассмеялся. По обычаю парень и девушка, что друг другу понравились, меняются срезанными локонами, а Ян тогда был в ударе. Хорошо, за зиму волосы вновь отросли.
И вдруг под окном тихо так, осторожно — скрип… скрип… У Яна сердце захолонуло, спина сразу взмокла, он вскочил, не зная, куда кинуться. А знахарь ему и говорит:
— Сядь. Эти шаги не опасны.
А дверь-то уже сама по себе отворяется, и Ян застыл, как будто к полу примерз.
В избу вошел человек, такой высокий и значительный, что разом заполонил собой всю комнату. На нем тулуп был да на ногах валенки — всякий зимой такую одежду носит, взгляд не зацепится. Но светел был лик этого человека, словно крови в нем не было вовсе, плечи укрывали волосы — белые и блестящие, как иней, как дорогое полотно, что ткут на северном берегу из цветов заветных. Глаза черные, что угли потухшие, и грозные, как штормовое Море.
Звался этот человек эриль Харгейд, Яну ли не знать его? Да он боялся его до смерти, потому как эрили Рунами владеют, а Харгейд среди таких слыл самым сильным и самым опасным. Он приходил всегда нежданно-негаданно, мог вмешаться в любой отунг — совет племени, и никто никогда не смел ослушаться его. Да что там! Ни один человек не мог выдержать взгляда его, — угли-то как загорятся! — вот и Ян сразу глаза отвел, а знахарь с почтением поклонился.
— Донесли до меня весть, Вяжгир, что чужак в твоем доме объявился, — произнес эриль, сверкнув глазами на Яна, застывшего, как на берегу озера соляной столб. — Звал меня?
— Звал.
Ян в ужасе уставился на знахаря. Да в своем ли тот уме? Кто в здравом рассудке позовет в свой дом эриля, да еще такого сильного, как этот? Он ведь в Зачарованном Лесу обретается, с ведунами дружбу водит! Лес тот — громадный, дремучий, темный, и слава за ним дурная тянется. Размахнулся он от озера Остынь вдоль Келмени до самого Моря, и люди там не живут и близко не показываются, а уж кто ведуна встретит — считай, пропал.
Однако же маленький сухой Вяжгир-знахарь если и боялся, то виду не показывал и, пока эриль осматривал израненного чужака, обстоятельно рассказывал ему, как было дело. Ян тихонько и незаметно сел в угол, чтоб его не заметили и вообще забыли, что он здесь.
Ян был не дурак и знал, что знахари и колдуны все же очень разнятся между собой и не стоит их путать. Знахарь только и делает, что лечит людей с помощью трав, собирать и добывать которые — целая наука, а также разными заговорами и шептанием, что знахарь знахарю передает в большом секрете. А вот колдуны почти все — народ злопамятный да зловредный, от них всегда жди худого. Но Ян не потому звал знахаря колдуном. Просто тех, кто обладает непостижимой, неведомой силой испокон и до скончания века звали и будут звать колдунами, и Ян исключением не был. Но если Вяжгир был для него вроде как своим, знакомым колдуном, которого он навещал, с которым мог словечком перекинуться (да мало ли таких в лесах от Келмени до Стечвы?), то эриль Харгейд внушал ему ужас, и никогда Яну не являлась мысль завести с ним дружбу. Страшнее его могли быть только ведуны из Темного Леса да бёрквы, что зажигают огоньки на Гиблом Болоте.
И вот бедняга Ян оказался в самом настоящем полоне у чародеев, могущих запросто обернуть его в камень, а то и в мышь, то-то Годархи порадуются… Мало того, так с улицы стережет еще одна беда, а в том, что это беда, Ян уже имел случай удостовериться. И вот теперь сидел он в углу и думал, как уцелеть промеж всех этих напастей.
Эриль тем временем колдовал над обнаженным телом чужака. Он говорил ему:
— Дыши!
И тот послушно дышал. Говорил:
— Перестань дышать!
И парень лежал, точно мертвый. Красной мазью он рисовал на нем какие-то знаки, а знахарь, не переставая, что-то шептал. Ян почувствовал, как вдруг у него закружилась голова, словно выпил ведро браги, его неудержимо повело в сон, но стоило услыхать под окнами жуткое "скрип… скрип…", как весь сон разом слетел с него.
Эриль тотчас вскинул голову, ноздри его затрепетали, глаза в темноте загорелись, он стал похож на зверя, почуявшего охотника недалеко от своего логова.
Сначала было тихо. Потом пронзительный голос завыл:
— Ингерд!.. Покинь чужой дом! Ступай с нами!..
Обнаженное тело, пестреющее струпьями закрывшихся ран, конвульсивно дернулось, но эриль Харгейд повелительно вытянул над ним свою белую, как снег, руку и сказал только одно слово:
— Схор.
И тело чужака покорно затихло.
Те, что за окном, видно, почуяли, что против них объявилась какая-то сильная сила, и гнев обуял их. Страшный рев потряс ветхие стены избушки, вздрогнули пол и потолок, Ян зажал ладонями уши и уткнул голову в колени, лишь бы не слышать эти вынимающие душу вой и стоны. Но эриль все так же стоял и не двигался, и больной под его рукой лежал, будто мертвый, тогда как знахарь был белее инея, а Ян чуть ума не лишился со страху. Ему казалось — еще немного, и изба раскатится по бревнышку, и крыша рухнет, и мох разлетится по ветру, до того ее всю трясло и шатало.
Тогда эриль Харгейд вытянул вперед правую руку и несколько минут так стоял, не подпуская друг к другу душу умирающего и тех, кто за нею пришел. Как же они старались прорваться сквозь этот заслон! Но заслон был прочен, и возгласы из-за двери бессилия и боли служили тому подтверждением.
Правая рука эриля начертила в воздухе какой-то знак, и Ян услыхал грозный голос:
— Ну, довольно! Пагин! Убирайтесь!
И вой разом прекратился. Торопливо заскрипел снег под удаляющимися шагами непрошеных гостей, и на улице стало тихо.
Ян отнял ладони от ушей и открыл глаза. Эриль Харгейд стоял, опустив руки, и в белых волосах его искры играли, а сам он будто светился весь. Ян вжался в стену, но прятаться было некуда. И вот колдун повернулся к нему и говорит:
— Хорошую службу сослужил ты, Ян Серебряк. Домой теперь ступай, не бойся никого.
Ян на ноги поднялся и медленно спиной к двери попятился, поглядывая то на эриля, то на знахаря, словно не веря, что живым его отпускают. Добравшись до двери, выскочил, как ошпаренный, и опрометью в стан свой кинулся. О напасти, что недавно под окнами бродила, и думать забыл, для него эриль Харгейд — всем напастям напасть. В ту ночь Ян твердо решил узнать, кто таков этот чужак, в избушке знахаря оказавшийся, и кто за ним приходил. На кого, в конце концов, он, Ян Серебряк, потратил столько сил и здоровья.
Сам чужак меж тем мало что соображал, в полном беспамятстве пребывая, и не слыхал, какой разговор над ним вели эриль и знахарь.
— Не простого парня подобрал ты, Вяжгир, — молвит эриль. — Доброе дело сделал, но болеть сердцу твоему, — он вздохнул, — тут и я помочь не сумею. Такие, как он, меняют жизнь всякого, кто их коснется.
— Кто же он? — знахарь на него глаз не подымал — уродства своего стыдился.
— Ингерд Ветер — из племени Черных Волков, один из маэров.
— Тот, кто избран, — еще ниже опустив голову, прошептал знахарь.
— Да, один из тех, кто способен повелевать судьбами людей и даже мир кроить по-своему. Сам-то он этого пока не ведает. Я долго искал его и боялся, что эриль Хёльмир найдет его раньше. Ты вовремя позвал меня, Вяжгир. Не то в нашей земле одной бедой было бы больше.
Знахарь зябко поежился, ему в рубахе меховой холодно стало. Старая рубаха была, не грела…
— Те, что явились за ним…
— Хёльмир их послал. Была б его воля — всех маэров бы к рукам прибрал, да только маэра так просто не сыщешь… Мимо ходить будешь — не поймешь, пока сам знак не подаст. Приглядывай за ним, Вяжгир. Я б забрал его с собой, да маэру волю свою не навяжешь… Ну, бывай.
Эриль надел тулуп и на крыльцо вышел.
Морозило. Яркая луна над лесом висела, от деревьев тени синие падали. Снег вокруг избушки весь истоптан был, но эриль следы смотреть не стал. Он взял посох, к стене прислоненный, — к другому чародею в дом заходя, посох у порога оставляли — и в руках подержал, согревая. Искры в его волосах поугасли, только луна сиянием своим лицо серебрила. Постоял немного эриль, размышляя над тем, что случилось. Как ни крути, а худое задумал эриль Хёльмир, коль на маэров охоту начал…
…За окном пела вьюга и валил снег, а парень между тем потихоньку приходил в себя. Выправлялся он долго и тяжело, и на знахаря с ним много хлопот свалилось: его надо было кормить, мыть, беречь от болезней — он же слабый был, ровно младенец, а к слабому всякая хворь пристает. А сколько он на него своих снадобий извел, все запасы поистратил.
