Вера Огнева - Нестрашная сказка. Книга 3.
Первая стрела ушла в небо. Вторая ударила в бревно. Стрел осталось всего-ничего. Немтырь вдруг твердой рукой отобрал у Пенкария лук, натянул тетиву и пустил стрелу точно в бандита, который уже спрыгнул на эту сторону и кинулся к воротам — открывать. Следующая стрела тоже попала в цель, и еще одна. Больше никаких голов над тыном не наблюдалось. Бандиты сообразили, что так по одному их перестреляют как перепелок, и собрались у ворот. Створки затряслись. С той стороны в них били тараном.
Простые ворота это вам не крепостные, в которые стучи не стучи бревном, только огребешь горшок кипящего масла на голову. Деревянные плахи не долго терпели, быстро начали отскакивать по одной.
Деревенский люд переминался по сю сторону в ожидании атаки.
Да только Нетмырь не стал дожидаться — первым поперед Пенкария влетел в сарай и схватил косу. А хозяин тут и рассудил, как лучше: заорал, чтобы тот отдал косу ему, а сам вынес из дома меч. Немтырь аж осклабился. А в руки взял, как вросло — точно наемник.
Они из дому выскочили, а тут и ворота встали нараспашку. Находники, как ворвались, так толпой и поперли на горстку поселян, вооруженных кто чем. И у самих оружие не очень, однако, короткие мечи у двоих имелись.
Всего их оказалось человек восемь. Оборванные, худые, но еще проворные. Значит, не совсем оголодали, это когда уже не ходишь, а ползаешь, не замахиваешься, а вяло ручкой делаешь, вроде напугать. Может в других деревнях, такое и проходило, да только не у них.
То, что случилось дальше, ввело хозяина и остальных поселян даже в некоторую оторопь. Немтырь, найда лесная, вдруг выбежал вперед, и давай мечем махать. Да так ловко у него получалось, что в миг все до одного находника оказались кто мертвый, а кто уже почти. А там он и за ворота высигнул. Народ, конечно, за ним. В поле всего-то и нашлись двое чужих. Один метнулся в лес. Другой ничком пал на землю. Прыткого Немтырь нагнал и зарубил.
Что деревня обрадовалась — ничего не сказать. Это же надо: малой силой, от такой беды отбиться! Трупы оттащили к тыну. Живых положили отдельно, но понятно, никто за имя ходить не станет. А ты не воруй! Такое дело: если кто сам выживет, до веку будет в деревне на самых тяжелых работах.
Который в поле ничком пал, оказался не мертв и даже не ранен. Пенкарий, заподозрив каверзу, подошел к нему с ножом, намереваясь докончить, что Немтырь не доделал. Да только тот воспрепятствовал. Это еще чего? Однако лесной урод оттянул воротник небогатой рубахи пленника и показал селянину ошейник. Стало быть — раб. Тащили его за собой. Вона и веревка! Точно раб. И руки оказались связаны. Не случись помехи, зарезал бы Пенкарий человека, и рука не дрогнула.
Дальше больше: Немтырь взвалил его себе на плечи и перенес в сарай, где сам квартировал. Иш, — повело хозяина, — раскомандовался! Но как рот открыл, окоротить зарвавшегося работника, так и захлопнул. Тот стоял над беспамятным рабом с мечом в руках. Вот и повозмущайся тут. Пенкарий заругался, но вспомнил, что его дочку Немтырь на себе от верной смерти унес, и только рукой махнул. А потом рассудил: ладно, что вгорячах дров не наломал. Немтырь-то вон чего… а в дому еще один работник прибавился.
Звезд в небе оказалось намного больше, нежели Гуго когда-либо видел. Вот так вот жил, смотрел изредка в выси, наблюдал мигания далеких не всегда добрых глаз и думал, чего это их так много. А оказалось, их еще больше. Звезды обступили крышу сарая, или даже облепили. После холодного дождя, что ли воздух промыло, и небесные россыпи явили себя во всем полном подавляющем великолепии, сиянии, мерцании, свете и сверкании.
Самое время! Только и дел, что сидеть на крыше сарая и любоваться небесами, пока королевство катится в тартарары, при твоем непосредственном попустительстве.
Когда Гуго увидел в поле рыжего колдушенка, в первый момент глазам не поверил. Во второй — тоже, но зарезать парня не позволил. Хоть Пенкарий — хозяин строгий, не сказать, жестокий — и намеревался. А когда под истрепанной рубахой с чужого плеча нашлась деревянная не то дудочка, не то палочка на гайтане, Гуго вовсе чуть от радости не запрыгал.
Кысмет! Или хасмат. Так говорят в иных местах, обозначая рок. Слово как закругленный с одной стороны серп, с острым концом, всегда направленным в сердце…
Гуго тряхнул головой. На рассуждения потянуло. Не иначе от радости. Вот придет парень в себя… и что дальше? Ну — придет. Объяснить ему все равно ничего нельзя. Зато можно показать булавку. А вдруг, новообретенный старый знакомец ту булавку ухватит и рванет с ней по долам и весям. Он, помнится, очень уж мечтательно о ней токовал.
От конька крыши к краю вела узенькая доска с набитыми поперечинами. Спускаться в темноте — несмотря на небесные россыпи, таки ночь на дворе — пришлось очень осторожно. Еще не хватало свалиться и перебудить чад и домочадцев Пенкария. Хорошо, собак у того не имелось. Деревенские шавки встретили явление Немтыря из лесу таким визгом, воем, рыком и лаем, будто строй медведей по деревне шаг печатал. Уже сколько времени прошло, а они все равно полошились, когда Гуго мимо шел.
Распростертый на соломе Анхель-Иолантис то ли крепко спал, то ли пребывал в беспамятстве. Пока все попытки привести его в чувство результатов не дали. Гуго брызгал на него водой, тряс, тер уши. В ответ один раз парень невнятно забормотал. А так — вообще ничего. Будто кукла тряпичная.
Гуго запалил лучинку, предусмотрительно втиснутую в светец над бочкой с водой — если догорит без присмотра, так и свалится огарок в воду, не устроив пожара. А гореть было чему. Хозяин с прошлого лета еще сена навалил. Видимо скотины было много. Куда та скотина делась, оставалось гадать, а сено сохранилось. Гуго подгреб охапку в угол, где квартировал на старом коврике. Подстилку сердобольно кинула жена Пнкария, за что получила затрещину от мужа. Но не за расточительство, а за то, что без спроса. Домашним вход в сарай был заказан. В общем-то правильно.
Иолантис лежал на сене, дышал еле-еле и как-то в полдыха. Гуго решительно начал стягивать с него одежду. Если голова цела, еще не значит, будто нет другой беды.
Торчали ключицы. Влажную холодную кожу покрывали мелкие пупырышки. Ребра выпирали, как у старой клячи.
Давно когда-то в королевских покоях висела картина. Маленький Гуго дивился слову "гравюра". Старый конь. Тоненькие линии печально огибали впадины просевшего хребта и провалы между ребрами. Казалось, конь выдохнул весь воздух, а вдохнуть не смог. Было страшно жаль старое животное.
Гуго король искал потом эту гравюру, но она пропала. Да о ней никто кроме и не помнил.
Рубаха расползалась под пальцами от ветхости. А еще воняло, хоть нос затыкай. Источник запаха обнаружился слева под мышкой. Там зияла рана со скользкими белесыми краями, из которой сочился зеленоватый гной.
Именно туда попала стрела, когда Иолантис творил пассы, чтобы мальчик по имени Сигурд мог пройти по краю стены. А это вам не свежая рана, которую любой наемник, перевяжет в один чих. Такие раны Гуго не попадались, и что с ними делать, он не знал.
Заскрипела дверь. На пороге встал Пенкарий. Услышал таки, как Немтырь лазил на крышу, и пришел проверить.
— Помират? — спросил мужик, наклонившись в больному. — Помират, — сам же себе и ответил. — Тогда зачем его за собой тащили? Сам подумай, — обратился, он к работнику, будто тот мог ответить. — Зачем доходягу за собой водить? Кормить же еще надо. А может, как раз его и не кормили. Ишь, тощий какой.
Гуго кивнул на рану в боку.
— А! Тудыть, ее! Надо тетку Проклу звать. А зачем? Она с меня денег возьмет, а может и не вылечит. Не, не с руки тратиться. Все одно, помрет.
Сам говорил, а сам смотрел, что станет делать Немтырь. А того будто в узел завязали: скорчился, собрался в комок, вот-вот выстрелит, как пружина у арбалета. Но вдруг, будто судорога по нему прошла, расслабился, встал на колено и смиренно приложил руку к сердцу, вроде как просит.
Пенкарий не был особо скаредным, просто как любой крестьянин, деньгам счет знал. А в последние лихие времена и припрятать лишний грошик не мешало.
— Не, — мотнул головой хозяин. — Не с руки мне. Сам к Прокле иди. Авось, пожалеет.
Тело доходяги Иолантиса оказалось не таким уж легким.
— Куда?! — завопил Пенкарий, когда Немтырь взвалил парня на плечо и двинулся к выходу.
Ответом ему стало рычание, возразить против которого хозяин заробел. Вообще помстилось, будто к нему обернулся не заросший дремучим волосом человек, а черный медведь — рявкнул и пошел себе, ночь, полночь, какая разница?! Осталось плюнуть и отступиться. Останови такого.
Прокла жила где-то на отшибе. А как же иначе. Сроду лекари селились поодаль. Зачем лишние глаза? Зачем праздные уши? Что увидят, что услышат, не поймут. Или поймут по-своему, истолкуют задом наперед, как подскажет дремучая темень в голове. И гореть дому ведуна вместе с сушеными травами и лягушками. Ишь! Извести мою скотину хотел…
