Андрей Прусаков - Рождение героев
– Мастер!
Ольф остановился и побежал назад, и неожиданно сам оказался в трясине. Совсем близко раздалось хриплое бормотанье гулха. Шенн схватился за факел и увидел, что огонь погас. Рванувшись изо всех сил, юноша выполз на тропу и обернулся. Тварь совсем близко, болотная грязь стекает с протянутых к юноше длинных костлявых пальцев. Шенн выхватил дротик и метнул, но снаряд плохо лег в мокрую грязную руку и, вместо туловища, вонзился гулху в ногу. Спотыкаясь, Шенн побежал прочь, на помощь наставнику.
Мастер тонул. На поверхности болота виднелась лишь его голова и кисти рук, отчаянно цеплявшихся за ломкие кусты. Юноша бросился напрямик, понимая, что, не зная тропы, может так же попасть в одну из бездонных ям. Но в тот миг тело действовало быстрее рассудка. В несколько захватывающих дыхание прыжков Шенн преодолел разделявшую их пустошь и, бросившись животом в грязь, протянул Ольфу руку:
– Держитесь, мастер!
На счастье, рядом торчало полусгнившее дерево и, упираясь в него ногами, Шенн потащил наставника из трясины. Измазанный грязью и тиной, старик сам стал похож на гулха, но юноше было не до смеха. Пока они боролись с топью, гулхи медленно окружили их. Факел мастера погас, огниво вымокло. Теперь огонь не мог помочь им. Покрытые слизью лица гулхов жадно клацали зубами. Отталкивая друг друга, они подбирались к жертвам. Существа с теплой кровью не часто забредали в их владения, и гулхи любили лакомиться их нежным мясом…
Прижавшись спина к спине, Ольф и Шенн приготовились к схватке.
Глава десятая
Путь в Арнир
К удивлению Далмиры, они двинулись из Эшнара иным путем. Через горный перевал, усыпанный огромными, покрытыми трещинами камнями, вела поначалу довольно неплохая дорога. Места были пустынными и безрадостными: ни людей, ни зверей путешественники не видели, лишь стаи крупных белых птиц парили над острыми, как лезвия, вершинами.
Далмира вспоминала удивительный Эшнар, и сердце взволнованно билось, готовясь встретиться с новыми впечатлениями и новыми людьми. Несмотря на рабское положение и страх перед предстоящим Кругом, Далмира находила силы радоваться каждому дню и открывать для себя новый огромный мир. Кинара была права: нужно учиться жить этим днем, чтобы с рассвета и до заката чувствовать движение и жизнь вокруг себя…
Далмира решила: она выживет, она научится всему, чтобы выжить! В конце концов, убить хищное животное – не слишком большая цена даже за мнимую свободу. А дальше – кто знает, возможно, она сможет вырваться из этого страшного круга… И она старалась, изо всех сил отрабатывая удары мечом и копьем, и даже невозмутимый Оллок отметил ее старание легким кивком головы. Тело болело все меньше, мышцы привыкали к постоянным нагрузкам, крепли, и – вот удивительно! – даже полученные от наставника синяки и ссадины заживали быстрее.
Через три декады – а в Арнире дни складывались в декады, совсем как на Оргнеде – Далмира могла выполнять такие трюки, что удивлялась самой себе. «Неужели это я? – думала девушка, с наслаждением растягиваясь на мягких шкурах после долгих тренировок. – Я, которая никогда не держала в руках оружия, теперь сражаюсь с Оллоком почти на равных…» Впрочем, она догадывалась, что Оллок никогда не бился с ней в полную силу, и к тому же он действовал только одной рукой. Однажды Далмира стала свидетельницей того, как в шутливой схватке однорукий наставник успешно противостоял четверке нападавших на него бойцов, валя их наземь одного за другим…
Когда они приступили к парному оружию, Оллок был приятно удивлен. Его новая ученица продемонстрировала невероятный прогресс и отлично скоординированные движения.
– Я вижу, кто-то учил тебя, – сказал он, перехватив руку с кинжалом у самого горла. Захват был мертвым, и Далмире ничего не оставалось, как остановиться и ответить:
– Я училась у отца.
– На каком оружии?
– На ножах. Другого оружия у нас в селении не было.
Оллок кивнул. Ее приемы были небезупречны, но неожиданны и новы. Он не знал этой техники и не без труда парировал ее последний удар. Разумеется, лицо его оставалось бесстрастным, как и всегда.
– Покажи, что ты еще умеешь! – велел он. – Нападай!
Далмира атаковала, нанося удары из высоких и низких стоек, меняя уровни. «Хорошо, очень хорошо, – оценил Оллок, – многие про это забывают, и напрасно! Вот только глаза тебя выдают. Хороший боец никогда не станет смотреть, куда будет наносить удар… А в остальном – неплохо. Возможно, скоро она будет готова выйти в Круг. Надо бы сходить, порадовать Тормуна. И как он сумел разглядеть в этой красноволосой бойца?» Оллок подумал и наморщил нос, не соглашаясь с самим собой. Он видывал немало отличных бойцов, которые, попав в Круг, терялись и забывали все, чему их учили. Можно быть воином, можно уметь убивать подобных себе морронов, но, встречаясь со зверем, никогда не знаешь, что произойдет в следующий миг. Каждое мгновенье в Круге таит опасность, и часто случалось, когда смертельно раненный зверь в последнем прыжке разрывал потерявшего бдительность хартога! Так и он однажды потерял руку…
Красный глаз Игнира закрывался, готовясь уступить место на небе другому недремлющему оку – голубому Эльмеру, а караван хартогов приблизился к границам Ринересса – величайшего из оданств Арнира. Так говорили все. Далмира привыкла к размеренной жизни хартогов, привыкла спать на покачивающейся на ухабах повозке, привыкла к жутким звукам заключенных в клетки животных и грубой неприхотливой пище. С каждым днем, с каждым утром она узнавала о своих товарищах больше и больше. Хартоги не были единым племенем, это была каста охотников и бойцов. У хартогов не было семей, здесь не рождались дети. Кочевая, полная опасностей, жизнь делала из них суровых и жестоких бойцов. Здесь не знали слова любовь и не верили в дружбу. Зачем? Важнее выжить в предстоящем Круге. Если и случалась дружба, то длилась она недолго – самые лучшие бойцы редко жили дольше четырех-пяти лунных циклов, а дружбы между охотниками и бойцами не бывало никогда.
Охотников и бойцов в лагере было примерно поровну, но Далмира видела, что Тормун относится к первым более благосклонно. Это и понятно – никто из охотников не носит на себе клейма Тормуна, а значит, он свободный человек. Но откуда приходят новые охотники и новые бойцы, Далмира не знала.
В Арнире не существовало рабства, но был древний закон, по которому все, захваченное за великой рекой, считалось собственностью захватившего. По нему закреплялось право охоты на морронов и беглых разбойников. Человек, попавший за реку, не мог рассчитывать на защиту закона – на эти земли он не распространялся. Так случилось и с Далмирой. Арны никогда не селились за великой рекой, местность за ней именовалась Кхинор, что означало просто «земли за Кхином». Там кочевали племена людоедов-морронов, обитало множество опасных существ. Никто, кроме искусных в бою хартогов и огромных неприступных ортангиров, не смел ступать на эти проклятые земли. Впрочем, говорили, что находятся смельчаки, пробиравшиеся в Кхинор в поисках сокровищ, оставленных древним народом, когда-то жившим там. Говорили, будто за рекой лежат руины множества городов и селений, погибших от гнева богов, а в них – неисчислимые сокровища…
