Марина Дяченко - У зла нет власти
Нитка свободно свисала, продетая в отверстие на конце меча. Я осторожно поводила Швеей вправо-влево; ничего не случилось. Я ткнула в воображаемого противника. Нитка натянулась, сделавшись похожей на лазерный луч, и снова повисла.
– Ищи Оберона!
Ничего. Я нахмурилась, сосредоточилась, не желая отступать:
– Слово забвения!
Меч вдруг сделался тяжелым и продолжал тяжелеть с каждой секундой. Я уперлась острием в пол; меч, будто только этого и дожидаясь, глубоко вонзился в ворсистый ковер. Он уходил все глубже, вертикально вниз, утягивая за собой красную нитку. По моим расчетам, он должен был уже проткнуть насквозь каменный пол; перекладина утонула в ворсе, моя рука ушла в переплетение узлов и колтунов. Красная нитка исчезла из виду. Я упиралась изо всех сил, дергала его, пытаясь вытащить, но уже через секунду испугалась: а вдруг он и меня затянет туда, вглубь, в эту слежавшуюся путаницу?! Призрак Лесного воина велел мне ни за что не выпускать рукоятку… Но много ли он понимает в жизни, этот давно умерший лесовик?
Я решила рвануть меч в последний раз – и тогда уже, будь что будет, выпустить его. За мгновение до рывка Швея вдруг сделалась покладистой и легкой – я выдернула ее почти наполовину. Не успела удивиться; меч делался все легче, в следующую секунду я высвободила его совсем. Красная нитка, продетая в игольное ушко, оказалась переплетенной с незнакомой черной.
Я выпрямилась. Меч был будто картонный. Я двинулась к выходу, и красная нитка вместе с черной скользили, не путаясь, за мной; Швея между тем становилась все легче. Я совсем перестала чувствовать ее вес, а потом меч потянулся острием вверх.
Он поднимался все выше, нитки тянулись за ним, как корабельные снасти, закрепленные на верхушке мачты. Острие обратилось к куполу, красная нитка светилась, как новогодняя гирлянда, черная казалась просмоленным шпагатом. С тихим, внятным треском рвались все старые связи, все клубки и петли, высвобождая красную нить; я приподнялась на цыпочки. Через несколько секунд мои подошвы оторвались от земли, и меч уверенно потянул меня вверх.
Ладонь моя вспотела. Меч готов был выскользнуть, мне пришлось бросить посох и вцепиться в него двумя руками. Швея поднимала меня, это было похоже на жутковатый аттракцион, тем более что красная нитка празднично мерцала, а по лезвию Швеи бегали блики. Меч ли тянет нить? Нить ли поднимает меч?
Навершие посоха, оставшегося на земле, отдалялось, меркло, светило все тусклее; под куполом я расчихалась от пыли и влаги, с ужасом понимая, что лечу не сама – меня тянет, и держаться за рукоятку уже нету сил. И в тот самый момент, когда я уже готова была упасть, Швея начала опускаться. Сперва медленно и торжественно, потом все быстрее, так что, приземляясь, я немного отбила подошвы. На короткое время я получила возможность двигаться по своей воле – быстро схватила посох, как могла, пристроила его за поясом сзади, ужасно неудобно… Швея тем временем тяжелела, тяжелела, проломила своим весом стеллаж, на который я додумалась опустить острие, глубоко ушла в землю… И снова сделалась легче, выскользнула, потянулась вверх, поднимая красную нитку. Я успела выскочить на порог Храма-Музея; небо светлело, и в это самое небо меня потащила, как груз на веревочке, Швея.
* * *Так она шила.
Как у меня не отвалились ладони – не знаю. Наверное, помогли магические умения; без перчаток мне ни за что бы меча не удержать. Швея возносила меня в небо, как флаг на флагштоке, и некоторое время я скользила над городом, видя далекий рассвет с каждым разом все ярче. Но это было полбеды: вытягивая за собой нитку, Швея опускалась всякий раз в другом месте. Если это была улица – меч уходил глубоко между камнями мостовой. Если это был чей-то двор – меч тонул в земле, траве, песке, в переплетении изнаночных нитей. Однажды мы приземлились на крыше чьего-то дома; Швея ушла в крышу и под своим чудовищным весом проваливалась все дальше, кровлю разворотило, меня здорово поцарапало. Не выпуская меча, я провалилась на второй этаж, а потом на первый, а потом в подвал чужого дома. Здесь жили неладно – на изнанке царила путаница, но красная нитка уверенно тянулась за мечом, минуя петли, разрывая узлы. В подвале воняло плесенью и кислятиной, вдоль стен громоздились какие-то мешки; выдернув меч из твердой утоптанной глины, я едва успела выбраться из подвала по лесенке, шатаясь, выскочить на крыльцо полуразрушенного дома – и меч опять взлетел, а я болталась на нем, как живец на крючке.
Совсем рассвело. Швея подтянула меня вплотную к замку, я видела людей принца-деспота, мрачно сидящих вокруг костров в своем лагере, в круге опрокинутых телег. Они показывали на меня пальцами, на многих лицах виден был страх. Я по возможности делала мужественное лицо – не хватало еще, чтобы могучий маг, летящий в облаках вместе со своим мечом, плакал при всех от боли в ладонях, от страха, от усталости…
На лицевой стороне мира эти люди выглядели для меня одинаково – они были воинами деспота, наемниками, безжалостными и хищными. Теперь, на изнанке, я поразилась, какие они разные: одни казались почти детьми, маленькими и глупыми, другие выглядели уродливо, как сам деспот, третьи ничем не отличались от себя-на-лицевой-стороне… Я раздумывала над этим отрешенно, только бы отвлечься, потому что полеты-погружения Швеи измотали меня до полусмерти.
Потом Швея пожелала уткнуться в пень под самой стеной замка, в стороне от моста, у дороги к лесу. Я думала, что пеньком дело и ограничится – но вот уже перекладина ушла в трухлявое дерево, а Швея все тяжелела. Моя рука провалилась, и сам пенек вдруг распался, посыпались щепки, потревоженно замельтешили мокрицы, короеды, личинки насекомых… Швея безжалостно тянула меня вниз, я хотела отпустить рукоятку, но пальцы свело судорогой. Ухнули, рушась в пустоту, комья земли. Я уткнулась лицом в чернозем, подумала, что задыхаюсь, что есть силы рванулась – и задышала ртом, закашлялась и заругалась. Я сидела на дне подземного хода, над головой зияла дыра, там, на утреннем небе, гасли звезды. А где-то совсем рядом слышались человеческие голоса, и красная нитка тянулась вдоль коридора. Я покорно ждала, что Швея сейчас опять потянет вверх, но она медлила. Вес ее не менялся, только кончик чуть-чуть подрагивал, и красная нитка дрожала, будто очень большая струна. Неужели «шитье» закончилось?!
Я поднялась на трясущиеся ноги. В волосах моих застрял большой жук, мирно дремавший в щели трухлявого пенька и неожиданно очутившийся в роли беженца без крова над головой. На изнанке этот жук выглядел точно так же, как на лицевой стороне мира, а значит, был личностью цельной, без двойного дна.
