Мэгги Стивотер - Прощальная песнь. Ложь королевы фей
— Мне завидно, — произнес он. Казалось, он говорит искренне, и вспомнила слова Люка о том, что некоторые из Них готовы убить, чтобы завладеть голосом. Теперь я ему верила.
— Зато ты высокий, — засмеялась Уна и грациозно закружила к ротонде и обратно.
Брендан словно ее не услышал. Он спросил меня, хотя глядел в это время на Люка:
— Рассказать все с самого начала? — Не дожидаясь ответа, он продолжил: — Рассказать о талантливом юноше, единственном сыне короля, отказавшемся убить врагов отца на поле битвы? Рассказать о юноше, душа которого бродила по свету, пока он спал? О юноше, который играл на флейте так, что вызывал зависть фей? О юноше с золотыми волосами и лицом, пленившем Королеву фей?
— Как поэтично, — проворчал Люк. Впервые Брендан улыбнулся.
— Хорошо. Тогда я расскажу о юноше по имени Люк Диллон, который неосторожно отправился на прогулку в день солнцестояния и которого украло создание, называющее себя Королевой фей. «Приди ко мне!» — сказала она ему.
— «Поцелуй меня! — воскликнула Уна. — Полюби меня! Я истомилась в тюрьме, в которую сама себя заточила!»
— Да заткнись же, — перебил ее Брендан. — Она потребовала от него любви, а он ей отказал. Прежде ей никто никогда не отказывал.
Уна схватила барабан и начала выбивать ладонью зловещею дробь, под которую Брендан продолжил рассказ:
— И вот, узнав, что душа юноши бродит одна, без защиты, Королева украла ее и заточила в клетку вдали от тела.
Перед моими глазами мелькнуло видение: рука схватила Люка за шею, он упал на колени, из его рта выпорхнуло облачко в виде голубя.
— Королева обрекла человека с невинной душой на участь убийцы, потому что она упивалась его страданиями. И он убивал, ведь стоило ему ослушаться, и она обращала его жизнь в ад. Все феи знают его историю: знают, как его использует Королева, чтобы обойти нашу боязнь железа; знают, как ее враги пали от его кинжала.
Люк отвернулся с искаженным от боли лицом.
Брендан продолжил, явно получая удовольствие от своего рассказа:
— Он молил отпустить его, но злая Королева не знала жалости, не знала пощады. Она помнила о его отказе так же ясно, как и в тот день, когда это произошло. Она не простила. И он продолжал убивать. Он стал гончей своей Королевы. Он охотился так, как до него не охотился никто. Он не мог умереть, но он и не жил. Однажды, когда необходимость убивать стала невыносимой, он обратил оружие против себя. Но разве ведьма могла позволить своей игрушке умереть, особенно смертью, которую он сам для себя избрал?
— Никогда! — крикнула Уна.
Люк закрыл глаза.
— Ходят слухи, что для его воскрешения она принесла в жертву собственную дочь… Как бы то ни было, он не умер. Он убивал снова и снова, а его душа томилась в клетке. И вот наконец ему велели убить девушку, носившую имя Королевы. Но эту Дейдре он полюбил и не убил ее.
Брендан замолчал.
— Пока не убил, — добавила Уна. Она посмотрела на ноги Люка, будто могла видеть кинжал, спрятанный под штаниной.
Я не знала, что сказать. Мне хотелось взять Люка за руку, но он стоял в нескольких футах от меня, скрестив руки на груди, глядя туда, где солнце скрывалось за деревьями.
— Ты готов рискнуть и вызвать гнев Королевы ради меня?
— Не «рискнуть», — ответил за него Брендан. — Королева никогда не простит предательства.
Голос Люка прозвучал невыразительно:
— Мне все равно.
Уна вздохнула.
— Как благородно.
Брендан шагнул вперед, и солнечный луч упал на его лицо.
— Тебе все равно, потому что ты не знаешь, что такое ад. Я…
Люк повернулся к нему и прорычал:
— Не смей так говорить! Я тысячу лет живу в аду. Я тысячу лет жалею, что родился на свет. — Он указал на меня. — Только она наполнила мою жизнь смыслом, и если мне суждено провести лишь несколько месяцев, несколько дней рядом с ней, это больше, чем я мог желать. Неужели вы думаете, что Бог простит кровь на моих руках, даже если моя душа обретет свободу? Как бы все ни закончилось, я попаду в ад. Позвольте мне любить, хоть и безнадежной любовью, пока есть еще время. Позвольте мне притвориться, что у моей истории может быть хороший конец.
Я закрыла лицо руками, желая скрыть слезы. Уна с интересом смотрела, как они капают сквозь пальцы.
— Можно мне одну?
Я прикусила губу и посмотрела на нее.
— Что я получу взамен? — выдавила я.
— Одолжение, — сразу же ответила она. — Тебе понадобятся все одолжения, какие только можно получить.
Я вытерла лицо и протянула руку к ротонде. С моего пальца упала слезинка. Уна поймала ее на ладонь и исчезла в кустах, как всегда улыбаясь. Я повернулась к Люку, который смотрел на меня пустым взглядом.
— Поцелуй меня, — попросила я. Он не шевельнулся. — Пожалуйста.
Он сделал шаг вперед и уткнулся лицом в мою шею. Я крепко обняла его, и мы долго стояли, не двигаясь. Потом Люк поднял голову и нежно поцеловал меня в губы. Я почувствовала кровь — он прокусил себе губу.
— Дейдре?
При звуке голоса мы отпрянули друг от друга. Я прищурилась, пытаясь разобрать, кого скрывают сумерки. Брендан и Уна исчезли.
— Миссис Воршоу?
— Да! Что ты здесь делаешь? — Она с явным удивлением смотрела на нас.
Смутившись, я показала на арфу.
— Меня пригласили играть на вечеринке.
Миссис Воршоу прикрыла рот рукой.
— Неужели ты здесь с половины восьмого?.. Боже, Дейдре, вечеринка ведь на следующей неделе!
Ничего себе.
Я собралась с мыслями.
— Мама сказала, что вечеринка сегодня. И столы…
— Да нет же! Столы остались после празднования свадьбы. Вечеринка только на следующей неделе. Боже, все это время ты ждала? Вместе с…
— Люк, — представила я и сразу добавила: — Мой парень.
Мой сверхъестественный, обреченный, восхитительный парень.
— Заходите к нам, перекусите. Не могу поверить, что вы столько времени ждете. Мы только что вернулись из Колумбии и услышали голоса.
— Спасибо, — ответила я, — но нам пора. Моя бабушка попала в больницу. Мама перепутала даты от расстройства.
Миссис Воршоу начала выражать свое сочувствие, повела нас в дом и сунула мне в руки пакет со сладостями, приготовленными их поваром (только подумайте, у них есть собственный повар!). Прежде чем проводить нас к Буцефалу, она заставила меня пообещать, что я попрошу маму позвонить, когда будут новости. Мы сели в темную машину и долго просидели в молчании.
Люк глубоко вздохнул.
— Знаешь, — сказала я ему, — Уна мне даже понравилась.
Люк криво улыбнулся. — Ты ей тоже.
Мы ехали домой с несостоявшейся вечеринки. Я смотрела в окно и думала, как эта летняя ночь похожа на все летние ночи и как на самом деле она от них отличается. Главную улицу города освещали фонари, в свете которых роились насекомые. На темных тротуарах не было ни души. Жизнь после заката у нас замирает. Казалось, мы с Люком единственные, кто не спит в объятом дремотой городе.
