Лев Рыжков - Золотарь
«Маэстро…– размышлял Кристоф.– Общаться здесь положительно можно только с ним… Его, конечно, никак нельзя причислить к разряду этой бессмысленной однофункциональной дворни. Вообще, он мужик что надо… Но такое впечатление, да так оно, наверно, и есть, будто он знает что-то такое, что мне неведомо, постоянно стращает какими-то опасностями, твердит о якобы неминуемой схватке, предостерегает от хождений по замку. Впрочем я его это предостережение уже нарушил. Все-таки, сдается мне, он просто чудачит…
Егеря?… Отличные ребята, только все они старше меня – им по 25-30 лет. С ними хорошо ходить на охоту, но не более. К тому же ко мне они относятся снисходительно, иногда даже беззлобно подшучивают. Думают, наверно, как о бог весть каком прохвосте, которому вдруг ни с того ни с сего привалило несусветное богатство. А на самом деле я для них чужой. Им все здесь чужие. Они и поселились-то не в замке, а в отдельном флигеле.
Вероника, Вероника, где же ты, когда мне так хреново?
Надо, пожалуй, будет сегодня съездить к ней. Тем более что такое десяток-другой верст для доброго скакуна? Какой бы повод придумать? Элементарный! Должен в конце концов найтись этот дурацкий Ганс. Должен найтись. Обязательно найдется, раз за поиски взялся маэстро…»
Внезапно Кристоф поскользнулся и чуть было не упал. От падения его спасло лишь вделанное в стену медное кольцо, за которое, падая, Кристоф успел схватиться. Кристоф взглянул на лужу, из-за которой едва не расквасил себе нос. На полу было разлито что-то вязкое, притом разлито было лет двадцать назад и за это время успело порасти пылью, плесенью и каким-то зеленым, отдаленно напоминающим мох, растением.
Кристоф направился далее, но уже на самом выходе из комнаты задержался. Что-то во всем этом было не так. Что-то необычное, не то что во всех остальных помещениях. Но что?… Кристоф внимательно оглядел комнату. На первый взгляд все как обычно… В углу статуя – некий обрубок без рук и головы, но со стройными ногами, – отдаленно напоминающая Венеру Милосскую. «И также женского пола», – отметил Кристоф. Статуя – вещь, конечно, не совсем обычная, но все-таки не она привлекла его внимание. Посередине помещения – двух– (или трех-) спальное ложе, ветхий трехногий стул с резьбой на спинке, массивная люстра с огарками черных толстых свечей… Ничего особенного. Кроме… Кроме?…
Кроме позеленевшего медного кольца в стене. «Ах я балда! – подумал Кристоф. – Минуту назад хватался за него, чтоб не упасть, и тут же забыл о нем! Так людям свойственно забывать оказанное им благодеяние, – неожиданно заключил он. – Тьфу ты! Я уже стал как старый дед морализировать».
Проведя по кольцу ладонью, Кристоф смахнул на пол густой ковер пыли, наслюнил палец и влажной его подушечкой отслоил податливые комочки вековой черной пыли. Да, так и есть: с виду ровная поверхность кольца на самом деле была слегка выщерблена. «Вероятно, – подумал Кристоф, – здесь какая-нибудь надпись». Он всмотрелся. Во внутреннюю окружность кольца оказались вдавлены маленькие, еле различимые буковки. Они складывались в какую-то надпись. «Латынь», – безошибочно определил Кристоф.
Слова, составлявшие надпись, также казались знакомыми. Спасибо латинисту Пфюльфелю, более известному среди студентов под прозвищем Гнида, спасибо ему, что вдолбил-таки в головы учащихся тошнотворнейший свой предмет, познание премудростей которого стоило Кристофу не одной проведенной над учебником бессонной ночи и сопутствующих изучению этого многотрудного языка приступов тоски, скуки и черной, порою, меланхолии. И, помянув профессора Пфюльфеля хорошим словом, Кристоф перевел надпись. Она гласила: «Непосвященный войдет». «Все-таки тяжелая это вещь – латинская грамматика», – подумал Кристоф. Что это за убожество глагола? И вообще, кто так строит предложение? Надпись производила впечатление незаконченной и даже бессмысленной. Непосвященный – во что?… Войдет – куда?…
Досадуя, юный барон еще раз провел по кольцу кончиками пальцев в надежде обнаружить еще какую-нибудь надпись, которая прояснила бы значение только что прочитанной. Однако никаких надписей на кольце, увы, больше не было. «А может, там, за кольцом, – вделанный в стену тайник?» – подумал Кристоф и несильно потянул кольцо на себя. Разумеется, никаких тайников в стене не было.
Кристоф огорченно взмахнул рукою и направился к выходу из помещения. • И услышал скрип.
Пронзительный звук, немного походивший на трение друг о друга заржавленных дверных петель, немного – на диссонансное соприкосновение шила и фарфорового блюдца, но более всего этот скрип походил на звук, издаваемый новым, надраенным паркетом, когда по нему волочат старый, рассохшийся рояль.
Кристоф обернулся. Вроде бы все было спокойно. Все оставалось на своих местах, и наверняка ничто не могло издавать этот неприятный, режущий звук.
Лишь с кольцом происходило что-то непонятное. Приглядевшись, Кристоф понял, что оно– дрожало. Как еще живая бабочка, пришпиленная беспощадной булавкой энтомолога, кольцо едва уловимо для зрения вибрировало.
Секунду спустя Кристоф понял, что происходит. Стена, в которую было вделано кольцо, медленно-медленно сдвигалась с места.
Кристоф присвистнул от удивления. Похоже на то, что здесь действительно тайник, а может, даже и потайной ход. Конечно же, барон предполагал существование в замке потайных ходов, но сейчас, когда медленно проворачивающаяся дверь открывала его взору темное пространство, из глубин которого пахло погребом, почти могильной затхлостью, он почему-то отказывался верить в реальность происходящего. Это было все равно как нос к носу столкнуться с привидением. «Снова какой-то розыгрыш!» – мелькнуло в голове.
Тем не менее потайной ход существовал, и его нужно было исследовать.
Бесцеремонно убрав с постамента статую-инвалида, наш герой получил теперь возможность с высоты постамента достать до люстры и распихать по карманам толстые свечные огарки.
Кристоф чиркнул спичкой, запалил фитиль самого большого, дюймов пяти в длину, огарка и в неверном его свете ступил на осклизлые выщербленные ступени, ведущие вниз, туда, где все тонуло во мраке. Но все же неверно было бы сказать «тонуло во мраке», ибо темнота была подобна какой-то вязкой маслянистой жидкости, типа той, что была разлита перед входом. Барону казалось, что темнота обтекает и даже облизывает его, что она холодными черными пальцами пытается пригасить тусклый огонек огарка, ледяной слюной каплет за шиворот.
«Стоп! – подумал внезапно Кристоф и замер. – А вдруг… а вдруг здесь… чудовище?!» Но, подумав так, он лишь рассмеялся. «Если посмотреть на меня со стороны, хорош же я окажусь!… Испугался неизвестно чего… Это же обычный старый, заброшенный погреб, и самое страшное, что я могу здесь обнаружить, – это… ну, скелет какой-нибудь… Противно, конечно, но ничего ведь страшного!…»
