Ника Ракитина - ГОНИТВА
– А ужин? – проворчал добродушно Мись.
– Потом, – хмыкнул Занецкий. – Когда закончится политика. Кстати, наш гость – писатель из Блаунфельда.
– А-а, – Мись повел их в обход через другие двери, и они очутились в темном салоне, огонек свечи отразился в хрустале незажженных гирандолей, высоком веницейском зеркале и крышке виржинели. – Принесу мальвазеи и пирожных. И пирожков с капустой, Даротка их печет неотразимо.
Франя зажгла еще две свечи над пюпитром и оленьими своими серыми глазами прямо взглянула на гостя. Он был по-настоящему хорош собой – ладен, крепок, с отточенными и четкими движениями военного. Писатель?
– П-пан Генрих, – спросила, чуть заикаясь, толстушка, – я не могла раньше читать ваши книги?
– Разве что военные реляции, – улыбнулся он. – Но братья Граммаус убедили меня изменить карьеру.
Тумаш хмыкнул. Заграбастал сразу четыре эклера с подноса, только что принесенного Мисем, плеснул в бокалы вина:
– Я теперь служу у пана секретарем. Ищу в газетах разные удивительные случаи.
– Зачем? – наивно поразился Мись.
Генрих вежливо придвинул Фране кресло:
– Видите ли, меня интересуют суеверия, но не старинные, а те, что происходят сейчас и с нами. Говорят, Лейтава – поле непаханое таких случаев. Надо же с чего-то начинать. Почему бы не с газет? – он устремил на Франю дерзкие зеленые глаза. Почему он смотрит только на нее?
– А весной можно и в деревню, – забасил Мись. – Когда просохнет. Посох в руки. Вон Тумаш мог бы порассказать. И Франциска тоже.
Франя покраснела еще гуще.
– Вон они с дядей чего в августе нарыли. Чего она в Вильню приехала.
– А чего нарыли? – в два куса приканчивая пирожное, спросил Занецкий.
– Господин Долбик-Воробей, профессор отдаленной истории, выставил наши находки в Ратуше. А дядя просил…
– Таблички с именем и все такое, – перебил Мись, – не тушуйся, сестричка. Ваши скелеты – жемчужина коллекции.
Мужчины фыркнули.
– Это не наши скелеты! – отчеканила Франциска. – Лейтавское погребение, датируемое концом прошлого тысячелетия, два скелета, мужской и женский, в коронах, похожих на свернутых ужей, элементы одежды не сохранились. Возможно, кто-то из Гядиминовичей или вайделоты…
– Жрецы, – пояснил Тумаш Генриху.
Фольклорист кивнул:
– Как вы полагаете, не те ли это короны, что спасала ваша княгиня Эгле?
Глаза Франи округлились:
– Вы… странно… откуда вы… – она потупилась. – Это очень красивая легенда. Но к науке истории, увы, не имеет отношения. Так считают дядя…
– И вы?…
– Можно, я не буду отвечать?
– Как по писаному шпарит, – ковтнув пирожок, гордо высказался Мись.
– Потому что женщины способны на большее, чем глупые скоки и любовная дребедень на ушко! – горячо сказала девушка. – Между прочим, я тоже была свидетельницей удивительному случаю…
Генрих пристально взглянул на нее, и под этим взглядом Франя смутилась, загородилась рукавом.
– Расскажите, расскажите, просим, – как в театре, захлопали Тумаш с Мисем.
– Вы так славно начали, – ласково произнес шеневальдец, – было бы прекрасно услышать продолжение.
– Это… это было как раз тогда, когда мы нашли скелеты. Вечером того же дня, в августе. Было душно, и я спустилась в парк, к реке. Солнце уже зашло, деревья как свечи, влажно, и ни ветерка. Вы, Мись, были у нас, вы знаете… – румяный здоровяк согласно кивнул. – Там похоже на Ковеньскую долину, как ее описывал Адам: урочище под каменным мостиком, глубоко внизу бежит Краславка, журчит по камням. Вокруг плакучие ивы, ольхи… Каменная старая мельница…
Мельничное колесо давным-давно разобрали, но кладка строения чернела в прорехах тумана на фоне слабо серебрящейся воды. По воде пробегали тени деревьев, а над головой медленно нарождались звезды. Франя загляделась на них и не поняла, откуда взялась на мосту девичья фигурка. Словно туман, поднявшись, принял человеческие очертания. Незнакомка стояла очень близко, а ночь была достаточно светлая, чтобы разглядеть старинный мужской строй, небрежно подобранный тяжелый узел волос на темени и странные движения рук. Франя подкралась ближе, и отчего-то ей стало не по себе. Девушка, может, годами пятью старше ее самой, хрупкая и очень красивая, держала перед грудью длинные бусы: прозрачные камни в серебряной оправе. Камни светились нехорошим гнилушечным светом, сея отблеск на девичье лицо. Оно было видно графине лишь в профиль, но отчего-то пугало своим выражением. Как и нервные движения пальцев, в зыбком свете напоминающих вьюнки. Пальцы жили словно сами по себе. Они выковыривали из серебра даже на вид скользкие, как сало, камушки и небрежно бросали в воду. Серебряная оправа была опустошена на треть. Фране захотелось заорать от ужаса. Но, словно в кошмаре, не получалось ни двинуться, ни заговорить.
– …а потом не знаю. Она просто исчезла. Я не видела ее там ни до, ни после.
Сидя в кресле, писатель подался к ней, выражение бледного лица было напряженным и сосредоточенным:
– Какая она… была?
– Ночь, цвет волос не угадаешь. М-может быть, чуть темнее моих, очень густые. Не прическа, просто приподняты вот так, – Франя показала. – Скулы высокие, нос еллинский, глаза… – она растерянно оглянулась.
– П-простите… – гость выхватил из-за ворота сорочки тяжелый, старинной работы медальон, щелкнул крышкой.
Франциска охнула. Мись сунул свой родовой длинный нос в портрет. Тумаш взглянул тоже:
– Постойте… где-то я видел…
Писатель, видимо, жалея о порыве, спрятал медальон на груди.
– Видел я… – бормотал Тумаш, напоминая сомнамбулу. – Не может быть…
– Р-романтическая история?
Франя стукнула брата кулачками по широкой груди. Мись всхлипнул от боли.
– Это копия с портрета. Как… откуда… – Занецкий прикусил язык.
– Вы видели оригинал?
– Ну да, мой дед дружил с Рощицем. Не с тем, о ком мы сегодня говорили! – торопливо уточнил студент. – Этот художник. Ростовой портрет, медальоны на серебряном столовом приборе… Это графиня Северина Маржецкая.
Мись придушенно засопел:
– И ты так легко в этом признаешься?
– А что? – студент сердито забарабанил пальцами по подлокотнику. – Наш род, разумеется, не так знаменит, как Радовилы или Черторойские, но достаточно древен. И никогда мы не считали зазорным дружить и родниться с Маржецкими.
– Но, Тумаш!…
Занецкий вскочил:
– Нигде… ни у кого не было доказательств ее предательства. Игнась мертв. А даже если и так… может, она не выдержала пыток. Она всего лишь хрупкая женщина…
Франя переводила беспомощный взгляд с одного на другого пребывающих в запале мужчин.
– Тогда многие семьи погибли из-за нее. Имущество конфисковали…
