Джеймс Оуен - Здесь водятся драконы
Монстр повернул голову к Чарльзу, который стоял ближе всех.
— Что ж, рад встрече, так сказать, — промямлил Чарльз. — Наконец-то я нашел того, кто мог бы слопать Личинку, а его, как назло, нет под рукой.
— Эй! — закричал Джек, размахивая руками, чтобы привлечь внимание чудовища. — Я здесь!
Монстр повел шеей и оказался нос к носу с юношей.
— Черт, — воскликнул Джек, поднимая руку, — как хорошо сработало-то.
Он размахнулся и ударил зверя прямехонько в левый глаз.
Испустив яростный рев, морское чудовище надвинулось на Джека, который бросился через пустой лестничный пролет. Джон и Чарльз поймали его за руки и утвердили на противоположной лестнице.
В тот момент, когда нападение монстра подтолкнуло его голову и шею в открытую дверь, где он и застрял, — невероятно, но туловище животного стало сжиматься, пока не пролезло в дверь. Когда монстр целиком исчез за ней, Артус захлопнул створку.
— Чуть не попались, — выдохнул он. — Уверен, эту дверь я точно закрыл. Извините за предыдущую.
— Браво, парни! — захлопал в ладоши Берт. — Браво! Отличная работа!
— Ты заглянул за дверь, когда он ее открыл? — поинтересовался Чарльз.
— Да, — ответил Джек, тяжело дыша. — Там были шотландцы — шотландцы в килтах. Век шестнадцатый.
— Что ж, — произнес Чарльз. — Морское чудовище в Шотландии. Последствия будут весьма интересными.
* * *Друзья присели на ступеньки, чтобы отдышаться. Всех переполняла радость избавления, кроме Джона, который был готов заплакать.
— В чем дело, Джон? — забеспокоился Берт. — Выше нос — мы похоже, умеем справляться с трудностями.
— Ты хотел сказать, Джек умеет, — пробормотал Джон. — Какая бы задача перед нами не стояла, у него, кажется, всегда есть решение.
— Похоже на то, а? — заявил Джек.
— Нехорошо, Джек, — сказал Чарльз. — Каждый делает, что может. Меня вот тоже можно винить за то, что не доглядел за Мэгвичем.
— Дело не в Мэгвиче, — возразил Джек, — А в том, чтобы действовать, когда это необходимо. Или видеть то, что нужно сделать, и делать это. Похоже, Джон этим не страдает.
Джон с минуту пристально смотрел на друзей, затем поднялся и стал подниматься по ступеням. Нервно осмотрев лестницу вверх и вниз, остальные последовали за ним.
* * *Они поднимались.
Не тратя дыхание на разговоры, они поднимались в молчании, нарушаемом лишь странным грохотом с интервалами приблизительно в час.
Чарльз принялся, было, считать уровни, когда они начали подъем, сбился со счета после стычки с морским чудовищем, снова стал считать и бросил это дело, дойдя до четырехсот.
— Я начинаю понимать, почему Картограф отошел от дел Архипелага, — сказал он. — Ему нужно лет сто, чтобы только спуститься поздороваться с молочником.
— Мне кажется, или наверху темнеет? — поинтересовался Артус.
Берт посмотрел вверх и испустил радостный крик:
— Потолок! Я вижу потолок! Мы почти на самом верху!
Оставалось еще три уровня и четыре двери. К самой верхней ступени не вели.
— Будущее, — выдохнул Берт. — Недостижимое. Значит, Картограф за предпоследней дверью. Уверен в этом.
Однако Джон остановился у ближней к ним двери. Он с любопытством смотрел на нее и принюхивался.
— Что такое, Джон? — насторожилась Эвин. — Проблемы?
— Нет, — ответил юноша. — Корица.
Глава 14. Ночью
Хранителя «Воображаемой Географики» сбил с толку запах — и внезапно он перестал чувствовать ответственность за судьбу двух миров, и за исход войны, и за те неудачи, которые ярмом повисли у него на шее, становясь тяжелее с каждым часом. Теперь он снова был просто солдатом и студентом, и всей ответственности и было-то — читать рукописи на старо-английском да следить, как бы не оставить винтовку в окопе.
Джон неуверенно протянул руку и провел по воздуху, едва ли не касаясь двери ладонью.
— Джон! — воскликнул Чарльз. — После всего, что только что было, поверить не могу, что ты рискнешь открыть еще одну дверь!
— Я согласен, — поддержал Джек. — Нам надо добраться до последней двери и выяснить, там ли Картограф. Мы и так убили уйму времени в прошлом — э, образно выражаясь.
— Эта дверь не похожа на остальные, — возразил Джон. — Запах чувствуете?
Эвин приблизилась к нему и втянула воздух.
— Да, чувствую. Какой-то табак.
— Табак с корицей, — поправил Джон. — Особая смесь.
— Как странно, — почесал в затылке Берт. — Единственный мой знакомый человек, любивший табак с корицей был… — Он умолк, глаза удивленно расширились. — Открой дверь, Джон.
Джон твердой рукой толкнул дверь. Она отворилась без усилий, не скрипнув петлями, и сильный запах табака с корицей окутал друзей.
Глазам открылась картина, оказавшаяся гораздо более знакомой, чем все, что друзьям довелось увидеть в Цитадели, ибо большинство из них, за исключением Артуса и Эвин, побывали в этом месте три дня назад.
Это был кабинет, декорированный в английском стиле; библиотека, полная книг, и очень знакомая фигура человека, который просто не мог сидеть в кресле, изучая в лупу старинные инкунабулы[79] и пыхтя огромной трубкой.
В отличие от остальных диорам, участники которых оживали, стоило лишь шагнуть за порог, эта была уже живой, словно ждала, что кто-то откроет дверь и войдет. Человек за столом заметил их и заговорил; знакомый голос не оставил сомнений насчет того, кто сидел за дубовым столом.
Профессор Сигурдссон жестом пригласил своего юного протеже войти и присесть.
— Джон, мой дорогой мальчик. Пожалуйста, войди. Полагаю, нам есть что обсудить. Остальные с тобой, Джон? — продолжал профессор, всматриваясь в дверной проем сквозь клубы табачного дыма. — Кажется, я заметил снаружи еще кого-то.
Джон взглянул на Берта, но тот покачал головой. Как бы ни важна была эта встреча, она была предназначена Джону и только ему. Юноша вошел в кабинет и закрыл за собой дверь.
— Нет, профессор, — выговорил он. — Я один.
Профессор поднялся, взял протянутую руку Джона в свои и с энтузиазмом потряс.
— Как я счастлив видеть тебя, Джон, — произнес он. — Не ожидал увидеть тебя в ближайшие несколько дней, сам знаешь, что творится с транспортом в наши прискорбные времена.
— Поверьте, профессор, — сказал Джон, садясь напротив своего наставника, — и я не думал вас встретить.
В происходящее почти невозможно было поверить. Джон едва успел принять новость о смерти профессора, не говоря уж о том, чтобы примириться с ней. Почти сразу же после этого они все попали на Архипелаг. С тех пор мысли о профессоре вытеснило сожаление, грусть и переполняющее его чувство собственной несостоятельности.
