Лариса Петровичева - Роса и свиток
— Да. Три месяца назад. Признал вас своим внебрачным сыном, уравнял во всех правах состояния и завещал вам корону Аальхарна, — она посмотрела Шани в глаза — так могла бы смотреть верная и преданная собака, которую жестокий хозяин собирается крепко поколотить за несуществующую провинность. — Обещайте, что вы не казните Луша.
— На моем месте ваш сын бы не послушался, — холодно произнес Шани и добавил: — Идемте, сударыня. Мне нужно осмотреть тело на предмет наведения порчи.
Анни кивнула и послушно пошла впереди.
Итак, сын Максима Торнвальда, ссыльный убийца, стал верховным владыкой, думал Шани, следуя за государыней. Прежнего наследника вместе с чадами и домочадцами — немедленно, сию же секунду в ссылку в отдаленное поместье, где он вскорости помрет от апоплексического удара табакеркой в висок, так и не успев стать знаменем возможной дворянской оппозиции. Луш бы так и сделал. Шани усмехнулся — настолько ненужным и пустым было то, чего сейчас от него ожидали. Корона, корона, верни мне девушку. А, не можешь? Ну так и не нужна ты…
Не отказывайся так сразу, встрял внутренний голос. Сотни людей на твоем месте зарезали бы сотню таких девушек просто ради того, чтобы постоять у аальхарнского трона и смахнуть пылинку с подлокотника. А ты все ждешь неведомо чего, когда надо протягивать руку и брать.
Я жду мести, подумал Шани и вошел следом за Анни в государевы покои.
Вопреки ожиданиям, здесь было довольно людно. Вдоль стен толпилась личная государева прислуга, негромко обсуждая смерть владыки, лейб-лекарник Машу заполнял какие-то бумаги, устроившись за бюро возле окна, и караул возле постели со спущенным бархатным пологом стоял неподвижно, словно охранцы были куклами в человеческий рост. Когда Шани вошел в спальню, то все разговоры моментально прекратились, и сидевшие люди поднялись и склонили головы — не перед вдовствующей государыней, перед ним.
— Добрый день, ваше высочество, — прошелестели тихие голоса и смолкли. Шани распахнул дверь пошире и приказал:
— Вон. Пошли вон.
Он впервые видел, чтобы вон шли настолько быстро и слаженно. Машу подхватил свои бумаги и тоже намерился было покинуть спальню, но Шани придержал его за локоть и попросил:
— Останьтесь, мне нужно с вами поговорить.
Машу послушно кивнул и вернулся на свое прежнее место. Шани запер дверь и подошел к постели государя. Отдернув полог, он увидел мертвеца и обвел лицо кругом: смерть Миклуша, судя по всему, была мучительной, но быстрой. Государь испытал тяжелые судороги, после которых его тело изогнулось дугой и так и закоченело. Мутные остекленевшие глаза смотрели куда-то в потолок; Шани подумал, что раньше почувствовал бы страх или жалость, или то и другое вместе — но сейчас на душе было темно и знобко от стылого равнодушия. Он высунулся из-под полога и спросил:
— Доктор Машу, у вас есть перчатки и резак?
Государыня ахнула и обвела лицо кругом, предположив, видимо, что Шани собирается разрубить тело покойного владыки на части. Машу спокойно кивнул и полез в чемоданчик с инструментами и лекарствами, который всегда носил с собой. Надев протянутые перчатки из тонкой кожи ягненка, Шани вооружился резаком и принялся аккуратно разрезать ночную рубаху Миклуша. Судя по кислому запаху, исходившему от тела, государя отравили смесью фумта и — Шани повел носом, принюхиваясь, — и белого геванского масла.
— Ваше величество, — окликнул Шани, — когда государь в последний раз ходил в баню?
Анни ответила не сразу — то ли поразилась неподобающему случаю вопросу, то ли прикидывала что-то.
— Вчера, — ответила она, наконец. — Вчера вечером, после Второй молитвы к Заступнику. Потом он попрощался со мной и лег спать.
Шани разрезал рубашку и осторожно отвернул в стороны ее края. Тощая спина Миклуша с торчащими холмами позвонков была безжалостно изъедена желто-красными, уже засыхающими язвами. Шани печально вздохнул и вернул рубашку на место.
Сперва принц расправился с Хельгой и выбросил тело к подъезду деканского дома. Потом пропитал ядом белье своего отца и спокойно отправился в свои комнаты — ждать неминуемых вестей о смерти государя, а смерть для родного отца он приготовил весьма и весьма мучительную: человек практически гниет заживо, испытывая невероятную боль. Судя по расположению покоев во дворце, он вполне мог слышать над головой шаги государя, а затем и его предсмертные стоны — позвать на помощь Миклуш не мог, летучие ферменты геванского масла частично парализуют гортань…
А Хельга не кричала. Судя по тому, насколько были искусаны ее губы — не кричала.
— Его величество отравили смесью фумта и геванского масла, — произнес Шани, выбираясь из-под полога и снимая перчатки. Анни и Машу смотрели на него, с трепетом ловя каждое слово. — Белье государя пропитали этой смесью и высушили, она не имеет ни цвета, ни запаха, поэтому он ничего не заметил и не заподозрил. Поскольку фумт по Инквизиционному кодексу дознания причисляется несомненно к порчевым зельям, то мой официальный вердикт таков: государя Миклуша погубило злонамеренное колдовство.
Анни коротко ахнула и едва не упала в обморок. Машу осторожно подхватил государыню под локоть и посмотрел на Шани со странным выражением на лице.
— Это точно фумт? — спросил он. Шани кивнул и пошел к двери.
— Точно, — ответил он возле выхода и, выдержав весомую паузу, добавил: — Точнее не бывает.
* * *Ему хотелось испытать физическую боль. Шани никогда не был мазохистом — просто его профессиональный опыт говорил о том, что вред, нанесенный телу, может хотя бы на время облегчить страдания души.
Он взял из ящика инструментов Коваша идеально заточенный маленький нож для срезания кожи и, сидя за столом в допросной, проверял, так ли это. Замечательная игра воинов с Востока — дзюкён: кладешь на стол растопыренную пятерню и быстро бьешь ножом, стараясь не попадать по пальцам. Шани несколько раз промахнулся, но боль оказалась не той спасительной болью, которую он ожидал — так, легкий дискомфорт. Окровавленные пальцы неприятно ныли, но сознание не прояснялось.
— Ваша неусыпность, — увидев, что происходит, Коваш попробовал было отобрать нож, но Шани посмотрел на него так люто, что заплечных дел мастер оставил всякие попытки вмешиваться и лишь прогудел: — Без пальцев, говорят, жить трудно.
— Без души тоже, — нахмурился Шани и нанес несколько резких ударов в столешницу. — Но я вот живу. Справляюсь.
— Да я вижу, как вы справляетесь…, - махнул рукой Коваш. На правах коллеги и друга он мог позволить себе отпустить подобное замечание. — Там лейб-лекарника доставили, ваша неусыпность. Пойдете допрашивать? Я его уже подготовил.
