Глен Кук - Позолоченные латунные кости
И снова чихнул.
Она вытащила изящный носовой платочек.
— Спасибо.
Голова у меня была словно набита ватой. Хорошая сторона заключалась в том, что чихающий и пытающийся прояснить мозги мужчина — не слишком интересная мишень для женщины-вамп.
И все-таки я спросил:
— Как насчет того, чтобы ты перешла к делу, прежде чем я спячу?
Тень улыбки. Она была довольна. Она уверилась в своих силах. Она была желанна.
У этой женщины были серьезные проблемы, но ни одна из них не имела отношения к интересующим нас сегодня.
— Дело. Да. Это мне тоже нужно.
Она закрыла глаза и сделала видимое усилие стать несексуальной. Преуспела не полностью, но мне и вправду стало легче рассматривать что-то помимо возможности нашей близости.
Я снова высморкался.
— Я повидалась с принцем Рупертом, — сказала она.
— Ты говоришь мрачно. Встреча прошла плохо?
— Вообще-то лучше, чем я ожидала. Просто все пошло не так, как я надеялась. Он не назвал никаких имен и ни на кого не указал пальцем. Он признался, что на него давят, чтобы он держался подальше от заварушки на северной стороне. Он бравирует, но боится. Думаю, на него давит брат.
— Король?
Я чихнул. Простуда может стать отвратительной штукой. Наверняка скоро начнется и кашель.
Король вряд ли был преступником. С тех пор как разразился мир, он мало чем занимался, кроме как пировал всю ночь и спал весь день.
— Знаю, — ответила на мои доводы Виндвокер. — Итак, у кого есть власть орудовать королем? Я возглавляю десятку претендентов, и я им не орудую. Я едва смогла добиться встречи с Рупертом.
— Зачем ему поддаваться?
Я посмотрел на нее и с трудом удержался, чтобы не обшарить ее взглядом.
— Будь здоров.
Да. Будь здорова обыкновенная простуда. Мою честь спасли сопли.
Я повернулся так, чтобы смотреть на что угодно, только не на Виндвокер.
— Сегодня все-таки случилась одна хорошая вещь, — сказала она. — Я убедилась, что Кеванс ни в чем не замешана.
— Я счастлив за тебя.
Я не был так уверен, что Кеванс ни при чем.
У дочери Виндвокер были серьезные проблемы с головой, из-за которых она не контачила с обществом и его правилами.
— Первое доказательство, что она ни при чем, — никто бы не стал покрывать ее так, как покрывается это дело. И у нее есть алиби для обеих ночей, когда случались сумасшедшие вещи.
Судя по голосу, Виндвокер это не очень радовало. Она сказала, что отдалилась и от своего отца, и от дочери. Может, ее папа и был алиби Кеванс.
Должен был быть. И это алиби могло не выдержать.
Виндвокер и вправду не хотела больше полагаться на отца. Она вытолкала его из фамильного особняка на Холме.
Барат Алгарда (который был во всех отношениях самым достойным подражания человеком, какого только можно встретить) внушил своей дочери настолько огромное чувство неуверенности в себе, что она считала: ее единственное по-настоящему ценное качество — это способность быть чьей-то игрушкой для секса.
Об этом я и думал, когда она сказала:
— Я — одна из десяти самых могущественных колдуний Танфера.
Но маленькая девочка внутри нее не измеряла свою цену подобным образом.
— Здесь я это сознаю!
С этими словами она ударила себя кулаком по голове.
— Итак, вопрос будет заключаться в следующем: кто пугает Руперта больше, чем ты? — спросил я.
Этот вопрос вызвал удивительно девчоночью улыбку.
— Угу. Но тебе нужно помнить, что Руперт все равно останется независимым человеком. Даже если кто-то заставляет его наложить в штаны. Он смахивает на тебя в этом отношении.
Я ощутил слабое, очень слабое веселье.
Виндвокер продолжала болтать:
— Он без слов дал мне понять, что надеется: я буду продолжать помешивать в котле. Он намекнул, что на задворках есть люди, которые вряд ли отступят из-за того, что власти не хотят, чтобы они разнюхивали.
Это было похоже на Руперта. Он будет следовать своим правилам, но не заметит неповиновения. Поощрение там и сям может подтолкнуть к еще большему неповиновению.
— Мне надо идти, — сказала Виндвокер. — Я не могу позволить себе отвлекаться.
Она спорхнула с моей кровати и двинулась к окну медленней, чем могла бы. Было нетрудно понять: она желает, чтобы я ее остановил. Насколько я мог судить, она без труда улавливала, что именно так я и хочу поступить.
Этого не случилось. Если такому и суждено было произойти, сейчас было не время.
Виндвокер выбралась из окна. Неуклюже и тоже медленней, чем могла бы. Но она стала божественно грациозной, едва начав свой путь в лунном свете.
— Есть в тебе что-то такое, — сказала она. — Когда твои отношения с рыжеволосой женщиной рухнут, я приду за тобой. Ты будешь изумлен. О нас станут рассказывать в городе. Наша свадьба будет свадьбой года.
Я сглотнул и разинул рот, а она упорхнула, не оставив ни малейшего сомнения, что каждое ее слово было серьезным. Люди Холма говорят всерьез, когда делают декларативное заявление. Даже застенчивый, не приспособленный к жизни в обществе человек Холма.
Что оставило меня в самых смешанных чувствах.
Я откинулся на подушку, уверенный, что всю оставшуюся жизнь не смогу заснуть.
45
У меня есть таланты. У меня есть навыки. Когда в моей голове слишком бурлят предположения, я пристаю к живущему (так сказать) у меня логхиру, который вмешивается и затыкает меня.
Я проспал почти до полудня, и Синдж пришла меня будить. Проснулся я в хорошем настроении.
— Если бы за это нас обоих не сожгли на костре, я бы…
Мой язык одеревенел. У меня свело челюсти. Старые Кости никогда еще не прикасался ко мне подобным образом.
То, что ему что-то было нужно, — не оправдание!
Лица крысолюдей не приспособлены для того, чтобы хмуриться. Но Синдж могла прищуриться и вопросить:
— Что? — самым озадаченным тоном.
— Синдж, я собирался отпустить очень скверную шутку, которая вышла бы за рамки приличия. Извини. Меня слишком долго тут не было.
Синдж была смышленой, но этого не поняла. И слава богу. Или богам. А может, старому мертвецу на первом этаже, который спас меня от дурного привкуса во рту.
Что ж. Синдж стала взрослой крысодевушкой и больше не лелеяла подростковые фантазии насчет того, чтобы мы стали любовниками. Она была чудесной, идеальной деловой стороной моего бизнеса. Но ее все еще окутывали эмоции. Она могла бы глубоко обидеться, если бы ей показалось, что я потешаюсь над ней.
«К тому времени, как тебе стукнет двести, мы превратим тебя в зрелого, чуткого, восприимчивого взрослого человека, который сперва думает, а после говорит… О, голубчик!»
