Татьяна Стекольникова - Здравствуй, Гр-р!
— Ну, поздравляю, значит, вы с Ниной тоже дальние родственники, Луиза ей двоюродная бабка…
Мне только Шпинделя в братцы не хватало… Такой же нудный, как его прадедушка.
— Вот интересно, как получилось, что я видела всех наших предков в Питере, а они потом оказались все вместе в Энске? — этот вопрос меня занимал давно. Но ответить на него не мог никто.
Потом я достала из сумки флешку, и мужики принялись читать "Петербургскую газету" за 1909 год.
— Я тебе говорил, я тебе говорил, а ты не верил! — орал Громов, бегая вокруг компа.
— Гриша, но может же быть все наоборот: сначала она (опять говорит обо мне, будто я отсутствую! А еще родственник…) прочитала все эти заметки в газете, увидела картины у нас в галерее, а потом сочинила историю…
— Да, а еще я дверь к Тюне заштукатурила… Ты, Володя, про дверь знаешь?
Шпиндель знал и про дверь, и про мои "видения", но продолжал требовать доказательств. У меня испортилось настроение. Не собираюсь я ДОКАЗЫВАТЬ, что все, что я видела и делала, — правда. И мне совсем не улыбалось делить Гр-р с каким-то Шпинделем — пусть самым лучшим из Шпинделей, самым лучшим другом Громова и даже моим родственником. Куда это годится — Гришка ему все выбалтывает… Ощущение защищенности, которое всегда возникало у меня рядом с Гр-р, улетучилось. Я снова почувствовала себя одинокой немолодой теткой, привыкшей самостоятельно решать все свои проблемы. Так бы и врезала этому Шпинделю по уху…
— Ой! — Шпиндель стал красным, как его прадедушка у камина. — Что-то у меня в ухе стрельнуло…
Ага! Вот, значит, как! Тогда получи по носу — так и быть, несильно…
— А деперь, чдо-до с досом… — Вовка зажал нос ладонью.
Так тебе и надо… Тут я поймала взгляд Громова. Он понял, чем я занимаюсь, и стоял, раздираемый противоречивыми чувствами: любимая (пока будем так называть) лупит его лучшего друга. Правда, издалека, метров с трех, и доказать ничего не удастся. Но на чью сторону встать? Ладно, Громов, я же понимаю…
— Володя, прости меня, это… я даже не знаю, как получилось, что я тебя ударила…
— Как это — ударила? Ты же вон где…
— Ну, видимо, я и это умею — типа бесконтактное каратэ. Я вообще-то даже не знаю, на что способна…
— Попробуй еще раз! Скажем, в другое ухо… — мстительно сказал Громов.
Мне стало смешно, злость куда-то делась.
— Больше никакого каратэ. Давайте поступим иначе. Володя, у тебя есть чьи-нибудь вещи — лучше тех людей, о которых Громов не знает, чтобы ты не думал, что это он мне о них рассказал.
— Да какие у Вовки от меня тайны, — встрял Гр-р.
Вот и посмотрим, какие…
Володя сгонял в спальню и принес оттуда губную помаду — обычный пластмассовый цилиндр, не супер-пупер… И цвет дурацкий — на мой халат похож. Я ничего не увидела, зажав патрончик с помадой в руке. Я даже успела подумать что-то вроде "ну и хорошо, как пришло — так и ушло", как… Вжик — шатенка лет тридцати пяти, пардон, под душем. В чем мать родила, естественно… Я подробно описала голую даму в струях воды, особенно налегая на приметы — две родинки, одна на подбородке, другая на левой груди, ближе к соску. Шпиндель из красного сделался белым. Но что самое интересное, белым сделался и Гр-р.
— Откуда у тебя Сонькина помада? — голос Громова не предвещал ничего хорошего.
— С чего ты взял, что это Соня?
— А ты ей позвони…
— Да не буду я звонить, я и телефона не знаю…
— Врешь, знаешь…
— Хорошо, знаю. И что?
— Позвони и спроси, что она делает.
Шпиндель позвонил — по городскому телефону. Трубку долго не брали. Громов уже полез в карман за сотовым, как соединение по городу установилось.
— Включи громкую связь, — потребовал Гр-р.
Шпиндель ткнул в какую-то кнопку на телефоне.
— Алло, слушаю! — обычный женский голос.
— Привет! — сказал Шпиндель.
— Ой, Вовчик, ты же сказал, вечером будешь занят, я в душ залезла… Хочешь, приезжай…
Я снова взяла в руки помаду. Звук отставал от картинки — если смотреть кино по сети он-лайн, такое бывает. Соня стояла с телефонной трубкой — в коротком голубом махровом халатике, накинутом на плечи, и босиком. Я сказала об этом Гр-р.
— Спроси ее, во что она одета, — лицо Гр-р было злым, как тогда, когда его ранили.
— Соня, что на тебе?
— В каком смысле?
— Ну, ты в чем?
— А… Почти ни в чем — халат и все…
— Какой халат?
— Вовка, ты что? Поиграть в секс по телефону захотел, так я щас…
Я увидела, в какой позе стоит женщина, и бросила помаду на стол, чтобы картинка пропала. Громов хмыкнул.
— Нет, нет! Не надо… — засуетился Шпиндель. — Просто скажи, какого цвета халат…
— Ну, Вовка, ты все испортил… Да голубого, голубого… Под цвет глаз… Так ты придешь?
— Придет, придет! — громко сказал Гр-р. — Вот только рожу ему начищу — и придет…
— Вовчик, это кто там у тебя?
Но Вовчик уже повесил трубку.
— Гриша, мы же взрослые люди… Ссориться будем из-за бабы? А ты сам тогда сказал, что она тебе не нужна…
— И ты пять лет скрывал, что она ушла к тебе?.. Пять лет мне врал! Пять лет — изо дня в день!
Громов замолчал, схватил меня за руку и потащил на первый этаж, а потом на улицу.
Пока мы сидели у Шпинделя, пошел снег, и его нападало столько, что я остановилась на крыльце: как я в своих туфельках пойду — снега по колено! Ну и ладно, решила я, всего-то пять шагов… И тут Гр-р, ни слова не говоря, легко подхватил меня на руки, отнес к джипу, смахнул с капота снег и посадил меня. Открыв двери, он также легко снял меня с капота и закинул в машину. Всю дорогу до дома мы молчали. Я боялась, что Гр-р не поднимется ко мне — будет переживать в одиночестве. Но нет — он на руках донес меня до моей двери, и мы вместе поудивлялись чудачествам Морковки, когда вошли: она научилась висеть на своей башне вниз головой.
ДЕНЬ ШЕСТОЙ
1. Я узнаю кое-что о Громове.
Утро было белое-белое и тихое-тихое. Снег так дивно падал ночью, так светила луна, что мы не стали задергивать шторы. Теперь вместо окна — картина, зимний пейзаж. Отпускать от себя Громова мне не хотелось. Я вспоминала, как особенно нежен был сегодня Гр-р… Как можно предпочесть ему Шпинделя — не понимаю. Деньги что ли бабе были нужны? Шпиндель в этом смысле Громова явно обскакал. Но не все же меряется деньгами… Конечно, мне хотелось узнать, что произошло у них пять лет назад. Но с вопросами сейчас приставать нельзя. Захочет — сам расскажет… А не захочет… Тайное всегда становится явным — хотим мы того или нет. Надо только подождать — пять лет, например… или сто лет… А Шпиндель сам виноват — поверил бы мне, и не было бы этого опыта с помадой. Но Громова страшно жалко — крушение иллюзий — это очень больно.
