Эдуард Катлас - Право на поражение
Тогда он скосил глаза назад, и убедился в том, в чем и хотел — Виктор теперь тоже смотрел в сторону своего соперника. У Волка же были более насущные проблемы.
Мертвец пытался дотянуться до Аль'Шаура, который все еще не видел его воскрешения, целиком поглощенный схваткой со вторым обозником. Только чтобы отвлечь возрожденного от своего товарища, Мугра вогнал ему катану сзади, в спину, совсем рядом с позвоночником, и попытался чуть нажать, чтобы если не перерубить, то хотя бы значимо повредить позвоночник. Занятие было почти бесполезное — более того, Волк понял, что не успеет выдернуть оружие до того как противник нанесет ему удар. Мертвец развернулся с такой силой — что катана так и осталась у него в спине. А Мугра оказался безоружным перед врагом.
У него было множество способов защититься, но Волк выбрал самый неожиданный для себя. Он протянул вперед руку и положил ладонь на лоб возрожденного, вспомнил огонек, который зажигал у себя на ладони, наверное, уже тысячи раз, и заставил его превратиться в нечто, похожее на пламя мифических драконов, пусть и более локальное и неосязаемое. Со стороны казалось, что не происходит ничего, но воин чувствовал, как пламя пробивает себе путь сквозь мозг, выжигая все внутри черепа. Затем оно острым клином пронзило позвоночник, достигнув такой температуры, что хребет мертвеца просто рассыпался на отдельные обожженные позвонки.
Мугра отнял ладонь, давая дважды умершему спокойно упасть, и увидел, что на лбу сборщика осталась черная выжженная метка, чем-то напоминающая разинутую пасть волка.
Его удивило, что он даже ничего не почувствовал. Когда он воспламенял огонек у себя на ладони, и если ему удавалось продержать пламя достаточно долго, обычно затем приходило легкое опустошение, некая внутренняя, нефизическая усталость. Но не в этот раз — сейчас кровь бурлила в его жилах, и Мугре казалось, что он может оставить, если придется, еще не одно клеймо на лбах недостаточно умерших.
Виктор пристроился за Брентоном, который сегодня понимал его лучше всех остальных. Поэтому магу даже не пришлось ничего кричать — они, почти весь отряд, увидели вражеского мага одновременно. Но если остальные решили добить обозников, то Гном с Виктором устремились напрямик к некромагу.
Первое, что почувствовал Брентон, оказавшись чуть ближе к главе обоза — это ужас, возрастающий с каждым мгновением. Безотчетный, парализующий волю и замедляющий движения. Но все же в стократ более слабый, чем тот, что наступал на них в подгорных проходах. Слишком слабый, чтобы сломить рефлексы воина.
Гном отодвинул ужас в сторону, лишь ускорив бег, надеясь на то, что маг сзади не слишком отстанет. Как-то не было у него уверенности, что он сумеет справиться с тем, кто умеет ставить на ноги мертвецов. Поэтому Брентон считал себя лишь тараном для мага, позволяющим ему быстро приблизиться к некроманту.
У обоза были какие-то свои, внутренние правила. Как только появилась даже малейшая угроза для некроманта, почти все, кто мог, бросились останавливать дуэт воина и мага.
Брентон трезво рассудил, что на этот раз важнее быстро разделаться с главным врагом — мало ли как он может напакостить на расстоянии, поэтому ему пришлось пренебречь окончательным упокоением. Первому преградившему ему путь досталось самым кончиком секиры по горлу — может и не слишком классический удар, но сразу отправивший обозника на возрождение.
Со вторым он поступил хитрее. Краем глаза заметив, как сосредотачивается на нем взгляд некроманта, он прибавил ему работенки — не убив следующего врага, а лишь ударив его обухом секиры, оглушив. Давая повод некроманту отвлечься на умерщвление и возрождение следующего обозника.
Виктор позади него все же приостановился и упокоил первого обозника — того, с перерезанным горлом. Уже начинающего подниматься вновь. Это было странное заклинание. Причудливая комбинация воспоминаний о бескрайнем поле пшеницы на поле битвы демонов; запахов прелой травы c той опушки, которую они только что преодолели; ненависти старосты к тем, кто не дает уйти к Лодочнику его сыну, и физической памяти живого тела об уколах холода внутри груди; набор озлобленности загнанных в угол крестьян, ощетинившихся вилами в паре сотен шагов, и смирения, разливающегося вокруг холма с погребальным костром. Все это и еще многое, собранное во всех походах, во всех сражениях и праздниках, сплелось в одном заклинании. Которое не было заклинанием — это и было упокоением. Не требующим ни энергии, ни силы. Лишь определенного настроя, желания помочь заблудившейся душе найти тропинку, ведущую к лодке.
Брентон рассчитал верно — некромант действительно на мгновение отвлекся от несущегося на него воина и добил оглушенного. Только для того, чтобы тут же возродить его к бою.
Но эти усилия были потрачены понапрасну вдвойне — вражеский маг так и не остановил Брентона, да вдобавок и Виктор лишь слегка поднял руку, и только что возрожденный, душа которого еще не успела слишком сильно заблудиться в потемках потустороннего мира, упал на землю окончательно. А его душа нашла дорогу — если не к свету, то хотя бы к Лодочнику. Лучше уж плохое место для охоты на том берегу, чем вечное блуждание перед переправой.
Похоже, со второго раза некромант осознал опасность. В отличие от двигающихся мертвецов кое-какие чувства у него еще оставались — он был еще живым, пусть и некромагом. Он бросился наутек, оставляя немногих живых обозников прикрывать его бегство.
Его догнала стрела Фантома. Некроманту снова не повезло вдвойне — сильнейший маг не просто оказался поверженным банальной стрелой, так еще и упал совсем неподалеку от крестьян. От крестьян, вооруженным вилами и топорами. Вот тут и сказалась деловитость сельских жителей — они разделывали труп некроманта на куски с такой тщательностью, что могло показаться, что они бояться возрождения не только всего тела, но даже отдельного пальца.
И все же остановившийся Виктор покачал головой:
— Теперь Он слишком скоро узнает о нашем появлении. Можно валить обозников пачками, но это Его отродье, и эту утрату Он очень скоро почувствует.
Наемники
Крестьянин стонал, с ужасом поглядывая на свою руку — а сгрудившиеся вокруг него соседи, или сородичи, лишь молча ждали чего-то. Порез вроде казался совсем неглубоким, и лишь слегка задел мышцы чуть ниже локтя, не тронув артерии, но ужас, охвативший крестьян, был непомерно велик.
Ким не мог поверить, что крестьяне до этого никогда не видели свою собственную кровь, поэтому не понимал всех этих волнений. Один из местных подкатил валявшийся неподалеку чурбан, и руку положили на него. Сначала Ким подумал, что для того, чтобы было удобно перевязывать, но когда рядом оказался доброволец с топором наготове, Молния переосмыслил происходящее.
