Явье сердце, навья душа (СИ) - Арнелл Марго

Яснораду все ж радовало, что Мара их задавала. Навь ли тому причиной или нечто иное, прежде сокрытое, но царевна будто и впрямь пыталась понять людей. Что они чувствуют, отчего поступают так, а не иначе…

Но хватит ли этого, чтобы однажды она изменилась? Способна ли Мара сама научиться чувствовать, а значит, стать по-настоящему живой? Перестать быть прекрасной каменной статуей — совершенной снаружи, но полой внутри, мертвой, как оставленное ею царство?

Или зима, пускай и рукотворная, навеки останется зимой?

Глава двадцать четвертая. Квалификация нечисти

— Так, ну что я могу тебе сказать… — протянул Матвей.

Богдан потер виски. Солнце нещадно било по воспаленным глазам. Всю ночь он промучился без сна, а в награду увидел в своей комнате новую тень. Если бы события последних дней и недосып так его не вымотали, наверное, пополнение в славном семействе клякс его бы напугало. Потому что фигура эта казалась хоть и размытой, но слишком похожей на человеческую. Да еще и с него ростом.

Они сидели в школьной столовой. Матвей только что впихнул в себя обед (вместо выделенного руководством школы часа это заняло у него минуту). Теперь, полный сил, он готовился рассказать Богдану все, что успел узнать. При том, что новые сведения от друга он получил утром, по дороге в школу.

— Если взять за основу, что первая… главная, назовем так… клякса… тьфу, главное существо — это домовой, то худая, узкая и длинноносая — это кикимора.

— Болотная? — устало спросил Богдан.

На этом все его знания о кикиморах себя исчерпали.

— Они бывают и домовыми, — почему-то радостно поведал Матвей.

Богдан щурил один глаз, вторым глядя на солнце сквозь большие, едва ли не во всю стену высотой, окна столовой.

— Ерунда какая-то. Кикимора, домовой… Детские сказки.

— А тени-кляксы, которые оживают и превращаются в непонятных существ?

Он неопределенно повел плечом.

— Если бы я сказал тебе, что они — вампиры, ты бы охотнее поверил, чем в кикимору и домового? — хмыкнул Матвей.

— Не похожи. Но твою мысль я уловил.

В чем-то Матвей был прав. Поверить в вампиров, оборотней и прочие мифические создания Богдану было бы проще. Да, они все еще оставались фантазией, выдумкой — во всяком случае, для большинства людей. Но о них снимали популярные современные фильмы, писали книги. Для славянской нечисти, за редким исключением, место находилось только в сказках и старых фильмах, которые уже мало кто смотрел.

Какой предел у неведомого, чтобы считаться не сверхъестественным — то есть все же возможным, — а глупой детской сказкой?

— А давай мы классифицируем твои кляксы! — Глаза Матвея загорелись.

И понеслось…

Богдан проморгал момент, когда лидерство в их дуэте перехватил Матвей. Искрясь энергией, он всюду тащил друга за собой. Всюду — это туда, где были тени. Они даже прошли до самого конца улицы Западной, где кончались дома на земле и начиналась, собственно, сама земля. Там был и заброшенный, давным-давно высохший колодец. А в нем, будто в фильме ужасов, притаилась тень.

— Колодечник, — с убежденностью заядлого энциклопедиста день спустя заявил Матвей. — Хилый, наверное, раз воды нет. Жаль, ты не можешь его разглядеть.

Богдан не разделял его сожаление.

Если принять слова Матвея за чистую монету, складывалось ощущение, что не было ничего, над чем духи не вели бы шефство. За амбаром приглядывал амбарник, за баней — банник, за пустым домом — пустодомки или ячичны (наверное, именно их Богдан так часто встречал на улице Западной). Матвей утверждал, что последние, хоть и похожи на незлобивых кикимор, которые обитали в жилых домах, духи вредные и коварные.

Что ячичны, что пустодомки могли нагрянуть к людям в гости, захватив с собой прялку. Но то ли одинокая жизнь в пустом доме не служила им поводом сблизиться с человеческим родом, то ли наоборот их озлобила, но приходили они затем, чтобы людей… убить. Обмануть их, поспешно успокоил Матвей, можно. Для этого нужно надеть на голову горшок с клубками, которые пустодомка, приняв за людские головы, разобьет. Ячична сама уходила с петушиным криком, но до тех пор защита от нее была похожа — надеть на голову горшок, который разобьет ячична, а самому обернуться тулупами. Их нечисть вместо кожи и срывала.

— И где ты это только берешь…

— Книжки читаю. Попробуй, это полезно.

Богдан сощурил глаза. Подкол засчитан.

У него и впрямь не хваталось усидчивости для долгого чтения. Душа рвалась что-то делать, куда-то бежать. Однако его нетерпеливость весомым оправданием Матвей не считал. Заметил как-то, хмыкнув: «Ты часами репетируешь, разучивая новую мелодию». Парадоксально, но факт: для игры на гуслях терпения у Богдана хватало. Они будто усмиряли его пылкий нрав. Чтение, хоть ты тресни, нет.

— В нашем тандеме за ум отвечаешь ты, — отмахнулся он. — А я просто талантливый и красивый.

Матвей показательно фыркнул. Спустя секунду хохотали оба.

В домах домовых тоже водилось предостаточно. Как будто вся нечить однажды собралась и договорилась разделить обязанности. Букарица приглядывала за подпольем, запечник, что неудивительно, сидел за печкой, клетник жил в кладовой, дворовой — во дворе, лизун — среди немытой посуды, которую, к ужасу Богдана, любил по ночам облизывать. А еще были сарайники, хлевники… Баган приглядывал за скотом, вазила — за лошадьми, а вот противник его, кумельган, животным, наоборот, лишь вредил.

— Но кто за людьми ходят, я пока не понял, — сокрушенно сказал Матвей. — Мне бы больше деталей.

— Следак ты недоделанный, — фыркнул Богдан, — деталей ему побольше! А я страдай, любуйся этими… созданиями.

— А чего тебе страдать? Ничего плохого они тебе не делают. Зато как интересно! — Матвей вздохнул. — Мог бы, поменялся бы с тобой местами.

А так как это было невозможно, он с энтузиазмом включился в процесс «расследования».

Они сидели у Богдана дома. На столе были разложены учебники и тетради, но никто так и не удосужился их открыть. У них сейчас были дела поважней.

— Помнишь, ты говорил, что как-то уснуть не мог, и у кровати появилась новая клякса?

Богдан кивнул вместо ответа.

— Думаю, это могла быть полуночница. Или полуночник.

— Фигура женская, скорей, — задумчиво отозвался Богдан.

И тут же покачал головой — вот что с ним жизнь сделала? Еще несколько дней назад он бы называл Матвея выдумщиком и посмеивался над его фантазиями, которые уж больно походили на детские сказки. А что теперь?

А теперь ему пришлось согласиться с тем, что проклятые кляксы не собирались испаряться. Плод воображения давно бы исчез, разрушенный его скепсисом. Кроме приступов сильнейшего озноба, чувствовал Богдан себя прекрасно, медосмотр подтверждал, что он здоров. Да и существ он в деталях разглядел уже дважды. Похоже на закономерность… Или прогрессирующее безумие.

Однако когда перед Богданом встал выбор — верить в сказки или в собственное сумасшествие, он выбрал первый вариант. А значит, за ним и впрямь приходила полуночница — злобное создание, за которым тенью следует бессонница. Правда, Интернет говорил, что полуночница мучает, лишая сная, в основном детей и новорожденных… Выходит, врал Интернет — или его полуночница плохо разбиралась в своих обязанностях.

Он сидел в поликлинике, ожидая очереди к терапевту. Галина Витальевна сдержала обещание и о походах Богдана по врачам Екатерине Олеговне не рассказала. Но ему пришлось снова наведаться в больницу.

Почти все пространство между стенами и людьми заполонили кляксы. Сказать, что их было много — ничего не сказать. К счастью, Богдан видел лишь их теневые облики, смутные очертания, которые не спешили превращаться в какое-нибудь жутковатое существо. Он наблюдал за ними, хотя сердце и колотилось. Попробуй привыкнуть к чему-то подобному, пусть даже оно неотступно следует за тобой по пятам.

Кляксы определенно были привязаны к людям. Некоторые ходили шаг в шаг с ними, будто вторая тень. Другие слонялись неподалеку или стояли, будто покачиваясь. Но далеко от людей, в любом случае, не уходили.