Михаил Ротарь - Три закона Дамиано
Мы с Иваном слушали и не перебивали.
– Это продолжалось почти год. После очередного приступа помешательства, когда он поранился собственным ножом, его поместили в психиатрическую больницу. Продержали там полгода, но не нашли никаких отклонений. Его там пичкали всякими таблетками и уколами. Картины ему там рисовать позволяли, но только акварелью на простой бумаге. Он рисовал много, но опять все рвал в клочья на следующий же день. А если картины у него все-таки отбирали, то Матвей пытался их выкрасть. Потом его выписали. Он вышел из больницы потухшим и не совсем здоровым. Дома он только молчал и помогал отцу по хозяйству. Целый год не прикасался к живописи. Рисовал карандашами пейзажи или делал простые зарисовки. Но один раз опять взял в руки кисть и попытался нарисовать святого Петра. И его приступы повторились.
– А где теперь тот холст с демоном?
– Он здесь, в этом доме. Мы догадались, откуда все зло исходит. Матвей сам не раз пытался изрезать тот холст, но он не поддавался. Нож тупился и не резал простую ткань. Он взял топор. Топор два раза слетал с топорища, а затем сломалось и само топорище. Он взял у соседа дисковую электропилу. Но тут взорвалась ближайшая подстанция, и весь район оказался без света. Один раз Василий вызвал водопроводчиков со сваркой. Им сказал, что надо поменять трубы. Они приехали и стали готовиться к работе. Но как только сварщик зажег горелку, Матвей выхватил ее у него и потащил вместе со шлангами к картине. Шланг слетел с газового баллона, пламя сразу погасло. Матвей пытался сжечь эту картину в печке. Она не горела! Даже копоть на ней не держалась.
– Простите, отец Павел, что я перебиваю Вас, – спросил я. – А нельзя ли ее было просто выбросить?
– Много раз мы пытались это сделать. Непостижимым способом она опять возвращалась. То посылку привозили в дом специальной почтой, то странник какой-то передавал. То она просто оказывалась в доме, никто не мог и вспомнить, кто ее принес. Ее выбрасывали в мусорку, в овраг, в речку. И всегда она самым дьявольским способом возвращалась.
– Скажите, отец Павел, а не пытались ли Вы ее окропить святой водой? Ведь даже мне, неверующему, известно, что черт боится святой воды, креста и серебряной пули.
– Пытались. Мы окропили ее святой водой, но она просто испарилась с поверхности холста. Мы осеняли ее крестным знамением, но никакого результата это не приносило. Мы даже пробовали отвезти ее в нашу церковь. У самых дверей церкви картина вдруг стала такой тяжелой, что четверо иноков уронили ее и не смогли поднять. Потом их животы скрутило, и они не решились повторить свою попытку. Одного даже пришлось отправить в больницу с грыжей. Другие побоялись даже притронуться к ней.
– Вы бы и оставили ее там, чтобы верующие попирали демона ногами!
– Мы так и сделали. Но картина опять возвратилась сюда. Матвей бросил все, и ушел в монастырь, это неподалеку отсюда. Он пишет там иконы дивной красоты. Возьмешь такую – она в руках светится. Ее без лампады в церкви можно ставить, а все люди любуются и не нарадуются. В десять раз больше прихожан стало! Не только из соседних областей, даже из Сибири паломники едут. Но не дай боже оставить новую картину в его келье хотя бы на сутки! Опять изрубит, если она писана на дереве, или изрежет, если она на холсте. Почитаем заповедь божью: «Не укради!», но каюсь, и сам лично делал, и настоятелю монастыря велел: «Если видишь, что икона готова, кради у него этот образ. Бог простит! Это же не святотатство, а спасение лика божьего. Не ради наживы красть, а для радости людской – это не грех. Матвей же такую красоту создает, что почище Рублева будет! Не в червонцах эти иконы оцениваются, а в спасенных душах, что на них глянут, и от греха и гнева отвратятся».
– А Матвей не пытался их выкрасть?
– Пытался. Но мы всегда в разные места эти иконы направляли. Куда – ему не говорили. И он же теперь затворник. Не так-то просто из монастыря выйти. Одна из таких икон и у меня в церкви сейчас висит. Господь мне свидетель, расскажу такую историю. Пришел к нам в церковь вор, четыре раза в уже темнице побывал, в тот раз опять в бегах. Он где-то прослышал, что в церкви арестовывать нельзя, и через забор к нам перелез. В своей порванной одежде в храм вошел, ни крестом себя у входа не осенил, ни даже поклоном. Ходил без толку, сам не знал, что делать. Но тут он проходил мимо той иконы, про которую я говорил. Марию из Магдалы он на ней изобразил. Только не в зрелом возрасте, а в ее юности и непорочности. Эту икону у нас даже слепые руками ощущают, такое от нее сияние исходит!
Отец Павел передохнул немного, налил еще по стакану. Мы продолжали слушать.
– Этот тать остановился возле той иконы. Он не упал на колени, как вы там в своих романах пишете. Он просто стоял и смотрел. В церкви только он и я. Стоит он и не шевелится, все смотрит на эту икону. И вдруг я вижу слезу у него на щеке. Я к нему: «Чем помочь могу, сын мой?» Он отмахнулся от меня, как от мухи назойливой. Еще час стоял. Не молился, не крестился, он даже не знал, как надо: справа налево или наоборот. Просто молчал и плакал. Весь в наколках, а плакал. Я по церкви хожу, за свечами присматриваю и за ним поглядываю, не дай бог пожар устроит или украдет что-нибудь. А он ко мне подходит: «Батя, у тебя мобилы нет?» Есть у меня телефон. Мы-то тоже должны везде успевать Времена-то не апостольские. Подаю ему телефон. Он говорит мне: «Не бойся, батя, не подрежу!» И набирает номер: «Райотдел ментовки? Капитана Терехова попросите. Терехов? Генка Меченый тебе звонит. Ты меня ищешь? Подъезжай к церкви. Я сдаюсь. Не надо ОМОНа. УАЗика хватит. Браслеты на меня оденете, только не прессуйте сильно». И отдал мне телефон. Только перед тем, как из церкви выходить, вернулся к той иконе, посмотрел на нее еще раз и сказал мне: «Если бы не эта икона, я бы никогда не завязал. И хрен бы меня этот Терехов поймал бы! Но там я увидел лицо моей матери. У меня еще осталась ее фотография, как раз перед свадьбой с отцом. Этот ваш писатель даже родинку на ее левой щеке изобразил! Она меня сто раз просила завязать, а я все ей говорил: „Хорошо, хорошо, мама! Сегодня последний раз, и тогда заживем, как люди!“ Но меня кинули. Я сумку инкассаторскую через забор перебросил, думал, они подождут, пока я через забор перелезу. А они сумку в салон – и сразу от меня по шоссе рванули. Меня менты там и упаковали. А мать меня не дождалась. Даже на похороны не пустили. И я у тебя в церкви, сегодня, в день ее рождения, ее образ увидел!»
– А не знаете, где он сейчас, этот «Меченый»?
– Полгода назад вышел по амнистии. Теперь сварщиком работает. Каждое воскресенье приходит в мою церковь и ставит свечку возле той иконы. Крестился. Вот какова сила божественного искусства!
