Софья Ролдугина - Белая тетрадь
— Ну, малявка… Я от тебя всего ожидал, но такое…
В глазах моих темнеет от стыда, я оступаюсь, падаю… и просыпаюсь.
* * *И, конечно, этот идиот — язык не поворачивался звать его князем — хохотал как ненормальный.
Если бы я могла провалиться под землю, я бы это сделала. С величайшим удовольствием. Но до земли было метров десять, увы.
Угораздило же меня разделить с эмпатом сон. Тем более такой. Тем более с таким эмпатом.
… Яркое солнышко едва-едва пробивалось сквозь плотную ткань. Ноги затекли. Щеки горели. Максимилиан продолжал хохотать.
В общем, начинался очередной чудесный день нашего безумного путешествия.
* * *Все утро я старательно игнорировала Ксиля, не обращая внимания ни на насвистывание свадебного марша, ни на придушенное от едва сдерживаемого смеха «любовь моя», ни на вопросы о том, кого бы я хотела видеть на нашем «празднике» — иными словами, ни на одну выходку, неподобающую князю. Надеялась, что ему вскоре надоест. В конце концов, напоминать о своих гастрономических пристрастиях ему наскучило уже на третий день пути… Зря, как оказалось. Наверно, он получал эстетическое удовольствие от вида моих ненормально красных ушей — кто их знает, этих потомков Древних, какие у них вкусы. Очевидно, что единственно верной тактикой было бы пропускать все шуточки мимо ушей. Но после очередной «оригинальной» шутки я не выдержала:
— Да хватит уже! Еще неизвестно, кому должно быть стыдно, тебе или мне!
— А мне-то почему? — искренне удивился князь.
— Потому что спать в чужих снах — хуже, чем подглядывать в ванной! Это уже не просто извращение, это особо мерзкое извращение! — прошипела я.
Пиетет к нему как князю испарился давным-давно. К тому же выяснилось, что иногда лучший способ заставить Максимилиана замолчать или извиниться — хорошенько на него рявкнуть, от души. Или — молча стукнуть по затылку. Главное, чтоб этот изверг эмоции прочувствовал и понял, что палку перегибает.
Вот странно получается. В общении с людьми часто сдержанность производит благоприятное впечатление и заставляет собеседника воспринимать тебя серьезнее. А с шакаи-ар — наоборот. Совсем иная культура. Вот и сейчас…
— Я случайно, — промямлил Ксиль и потупил глаза. И не поймешь, то ли правда смутился, то ли издевается.
— Третью ночь подряд? Что-то не верится… — усомнилась я.
— Ну и не верь, — ответил он фирменной нахальной усмешкой. Взглянул на мою обиженную физиономию, смягчился и добавил: — Я и в самом деле не так уж виноват. Трудно сдерживать свои способности, когда ты так близко.
Повисло неловкое молчание. Действительно, ближе некуда. Все из-за дурацкого «кокона». Не спорю, вещь полезная, но уж больно… тесная. Дневные переходы выматывали меня до предела, и сил хватало только на то, чтобы, зевая, запихать в себя ужин. Максимилиан каждый раз терпеливо перетаскивал мое безвольное тело в «гамак», я бормотала что-то благодарное, отворачивалась и тут же засыпала. Просыпалась же неизменно в обнимку с этим дурным князем.
И, как правило, под его истерический хохот.
Первые два дня я свои сны, к счастью, не запоминала. И потому изощренные намеки спутника с чистой совестью пропускала мимо ушей. Но сегодняшний день грозил обернуться кошмаром.
— Если не виноват, попробуй хотя бы не смеяться. Или делай это про себя, — от души посоветовала я и добавила обиженно: — Нашелся, прекрасный принц… Да нужен ты мне больно.
Максимилиан страдальчески возвел очи к небу. Небо завистливо отразилось в синих-синих глазах и, посрамленное, принялось напяливать на себя тучи.
— Найта… Вообще-то я смеялся не над твоим сном и уж точно не над своей ролью в нем.
— А над чем же? — скептически поинтересовалась я.
— Скорее, над твоей реакцией, — ответил князь и, увидев, как я вскинулась, поспешил объяснить: — Если бы мою свадьбу — даже понарошку, во сне! — кто-нибудь испортил, я бы пришел в ярость. А ты… ты смущаешься, как будто тебя поймали на чем-то постыдном.
— Я не смущаюсь! Я в гневе, честно! — поспешно возразила я, как нарочно ощущая именно смущение.
— Не ври хотя бы себе, — отрезал князь неожиданно серьезно. — Я чувствую тебя. Сначала думал — это со сна такая невнятная реакция, целый день пытался тебя разозлить…
Терпение мое, воистину достойное ученицы Дэриэлла-целителя, лопнуло.
— У тебя это прекрасно получилось! — крикнула я. Нашелся воспитатель, как же! Эксперименты ставит, психолог, тоже мне! А о чувствах моих подумать — нет, никак нельзя? Он же эмпат, как можно проявлять такую нечуткость…
— Ничего у меня не получилось, — фыркнул Максимилиан и добавил неожиданно едко: — Даже сейчас, ты кричишь на меня, а хочешь только одного — чтобы я заткнулся и, шатт даккар, забыл наконец об этом сне.
Я отшатнулась от резко помрачневшего князя. По спине пробежал холодок. Как будто я наклонилась ясным утром с кровати — нашарить тапки, а нащупала змею, и теперь думаю, ядовитая она или нет. А если ядовитая — то укусит или нет. А если укусит…
От этих размышлений стало еще страшнее, и коленки начали самым позорным образом подгибаться.
— Да ладно уже, — отвела я глаза, мечтая оказаться как можно дальше от своего спутника. — Ты относишься к этому слишком серьезно.
— Это ты относишься к этому недостаточно серьезно, — я явно задела князя за живое. — Люди вообще патологически несерьезны… А уж в последнее время вы непозволительно измельчали.
— Да ну?! — начала закипать я — все же мне не хватало наглости, чтобы откреститься от рода человеческого. Но договорить князь мне не дал.
— Все самое важное, самое главное, что есть в жизни, обесценилось. Превратилось в набор понятий, дурацких ритуалов, слов, в которые никто не верит. Жена, муж, брат, отец — теперь это обозначение не духовной, а физической связи, или — да простят меня боги — запись актов гражданского состояния, — едко говорил Максимилиан — будто постыдные ярлыки наклеивал. — Государь, истинный правитель, выродился в управленца с меркантильными замашками! Семья…
— Да что ты в этом понимаешь, — не выдержала я. — У тебя вообще семьи нет, и отродясь не было… — я осеклась, вспомнив, что о родителях Северного князя никто ничего не знает.
Максимилиан и бровью не повел.
— У меня есть семья, — обманчиво мягко произнес князь. — Это мой клан. За каждого, кто пришел под мое крыло — неважно, только сейчас или две тысячи лет назад — я готов отдать жизнь. И за вспыльчивую, влюбчивую Корделию, от которой проблем больше, чем от всех остальных вместе взятых, и за того новенького, Раймонда, которого привела Кариотт… Они — мои братья и сестры… или дети. Не по крови, да, но настоящие, — голос его потеплел, взгляд стал мечтательным. — Близкие. А вы, люди… — почти как оскорбление. — Я уже не говорю о свадьбе, которую вы сделали просто первым этапом развода, поводом для раздела имущества… Знаешь, в моем клане был такой паренек — Рэнвел. Молодой совсем, и трехсот лет не исполнилось. Шакаи-ар любят один раз в жизни… А он выбрал не того человека. «Любовь» этой милой девушки испарилась в тот же момент, когда выяснилось, что Рэнвел не человек… но готов сделать все ради ее счастья. Рэнвел сразу стал для нее просто орудием, способом отомстить ее обидчикам и получить власть в убогом городке. Я вмешался вовремя, Найта, — голос его стал обманчиво ласковым. — Вытащил этого идиота. И девочке тоже хорошенько проветрил голову. Сейчас эти двое живы и вполне счастливы, но скажи мне вот что: почему именно человеческая «любовь» оказалась уязвимой точкой?
![Юлия ВАРИУН - ВСЕ БЕДЫ ОТ ЖЕНЩИН, или Приключения Странника[СИ]](/uploads/posts/books/44384/44384.jpg)
