Старушка-молодушка и новогоднее чудо(вище) (СИ) - Жнец Анна

В комнату ворвался усач, тормознувший мою карету на лесной дороге.

— Вы не имеете права! — в жесте отчаяния я бросилась к окну. Сама не знаю зачем. Частокол металлических прутьев полностью перекрывал путь к свободе. Все, что я успела, прежде чем меня скрутили и поволокли в камеру, — зацепить взглядом серую безликую стену соседнего здания. — Письмо! Мне надо послать письмо! Вы не можете запретить! Я знаю свои права.

Но мои права никого не волновали.

* * *

С ужасом я ожидала увидеть мрачные казематы, но меня притащили в просторную комнату, залитую уютным светом масляных ламп. Сначала я даже не поняла, где нахожусь. Книжные шкафы, стол. За столом мужчина в уже знакомой черной форме. Перед ним гора каких-то бумаг и кружка с чем-то горячим. Горячим, потому что в воздухе над чашкой клубился белый дымок.

— Орли, смотри, какую компанию я тебе привел! — довольно прогремел под ухом усач, крепко держащий меня за руку.

Орли окинул меня скучающим взглядом и вернулся к работе. В этот момент я заметила, что часть комнаты огорожена решеткой с дверью. Туда-то меня и повели — в клетку, где содержали подозреваемых до суда и вынесения приговора.

— Я имею право на письмо! — усач ушел, и теперь, стоя у решетки и сжимая в кулаках ее железные прутья, я обращалась к мужчине за столом. Тот болезненно морщился от моих криков, но не поднимал головы от документов. — Дайте мне перо и бумагу. Я требую.

Стражник поднес к губам кружку и осторожно отхлебнул из нее, ни разу не взглянув в мою сторону. Для этого человека я была пустым местом, всего лишь раздражающим источником шума.

О господи, неужели все это происходит на самом деле?

Я чувствовала себя букашкой в тени от занесенного сапога. Вот-вот сапог опустится и размажет меня по асфальту.  Руша легенду о блэквудском чудовище, я помешала чьим-то грязным делишкам, и теперь кто-то очень влиятельный задался целью убрать меня с дороги. Подтасуй улики, подкупи свидетелей и судью — и дело состряпано, неугодный человек больше не путается под ногами.  Из тюремной камеры можно сколько угодно вещать о том, что в Блэквуде нет чудовищ: услышат тебя только крысы да равнодушное эхо.

От страха перед неизвестностью скрутило живот. В клетке была жесткая лавка, привинченная к стене, и больше ничего, но я не сидела — раненным зверем металась вдоль решетки и этим, похоже, нервировала своего охранника.  С тяжким вздохом он периодически тер виски.

— Сколько времени?

Сколько я уже здесь?

Даже этого я не знала. Окна, чтобы отслеживать смену дня и ночи, в комнате не было. Часы были, но где-то за пределами видимости. Я слышала их мерный ход, рыскала взглядом по стенам в уродливой синей краске, но искомого не находила. Это сводило с ума.

— Сколько, ешкин кот, времени?!! — заорала я, впадая в панику.

Застонав, словно от головной боли, охранник двумя руками оттолкнулся от стола. Деревянные ножки стула с громким скрежетом проехались по полу. В угрюмом молчании мужчина по имени Орли поднялся на ноги и вышел за дверь, всем своим видом показав, как его достали мои истерики.

Только я осталась в одиночестве, как на краю зрения что-то сверкнуло.

Лунет! Я догадалась, что это она, еще до того, как зыбкое золотистое мерцание, зародившееся в полумраке камеры, обрело форму.

— Лунет! — с облегчением я бросилась к сияющей птичке. — Что дома? Все в порядке? Дурной человек перехватил нашу карету и заставил мистера Олифа отвезти его в Блэквуд.

— Да, знаю, — голос волшебницы звенел от напряжения. — Он разогнал слуг.

— Что?

— Заплатил им за молчание и велел убираться из замка. А тем, кто противился, пригрозил большими проблемами. Но ушли не все. Некоторые только притворились, а как стало безопасно, вернулись в Блэквуд.

Со вздохом я прижала пальцы к пульсирующим вискам.

— Ты можешь меня отсюда вытащить, воспользоваться своей особой магией?

— Нет. Ты живая. Я живое перемещать не могу.

— А мою грамоту достанешь? Я знаю, где она. В верхнем ящике мачехиного секретера.

На лице птички отразилась смесь неловкости и сожаления.

— Ее там нет, — Лунет отвела взгляд. — Нигде нет. Я искала. Боюсь, твою грамоту уничтожили.

— А ключ? Где-то должен быть ключ от камеры. — Я бросилась к решетке, пытаясь разглядеть содержимое письменного стола. Может, ключ где-нибудь под бумагами? Или охранник унес его с собой? Но Лунет ведь не составит труда незаметно снять его с чужого пояса?

Не сразу я заметила, что в камере потемнело. Моя светящаяся помощница исчезла. То ли отправилась за ключом, то ли бросила меня наедине с проблемами. О последнем думать не хотелось. От нервов меня и так подташнивало.

Неожиданно мое внимание привлекли голоса. За стеной, в соседней комнате, кто-то кричал. Сначала я испугалась, решив, что это — о ужас! — допрос с пытками и заключенный орет от боли, но потом поняла: какая-то женщина ругается на своего собеседника.

Не то чтобы мне было интересно и специально я не подслушивала — просто кричали действительно громко: сама того не желая, я различала каждое слово.

— Как это понимать? Каждый год я платила вам три тысячи золотых монет, чтобы моя любимая дочь не оказалась в списке жертв блэквудского чудовища, а теперь говорят, что никакого чудовища нет. И за что же я тогда платила?

А вот это уже любопытно.

Чтобы разобрать ответ мужчины, мне пришлось прижать ухо к стене.

— Успокойтесь, леди Молтвик, эти сплетни распускает одна юная мошенница. Над девицами Ниена висит реальная угроза. Бывший хозяин города проклят. Если чудовища не существует, то почему ни одна его жертва не вернулась домой?

— Говорят, волки их съели, — настаивала упрямая особа. — Говорят, по вашему приказу бедняжек бросали одних в лесу, а в наших лесах, вы знаете, зверье! Много голодного зверья!

— Прошу, не стоит так нервничать. Все это лживые сплетни.

— Думаете, я не знаю, что не одна я вам отстегивала? И леди Сонья, и леди Дафна тоже платили вам каждый год. И, возможно, не только они. Как-то это все дурно пахнет.

Женщина тяжело и шумно дышала.

— Это естественное желание — защитить своего ребенка. — В голосе мужчины звучал мягкий упрек. — Разумеется, многие захотели воспользоваться шансом. Вы должны быть благодарны, леди Молтвик, за то, что вам этот шанс дали. За то, что вам не пришлось каждую зиму трястись от страха за жизни близких.

— Да, я понимаю, — тон незнакомки все еще звучал воинственно, — но это если вы нас не обманывали. А если обманывали… Клянусь, если вы нас обманывали, я этого так не оставлю. Я дойду до короля!

Мужчина еще что-то говорил, но теперь голоса доносились из-за стены слитным, неясным гулом. Я не разбирала ни смысла, ни интонаций. А потом и вовсе все стихло.

В этой вязкой, болотной тишине я опустилась на лавку и обхватила себя руками.

Время шло. Невидимые часы тикали. Резь в желудке подсказала, что я давно ничего не ела. По моим внутренним ощущениям уже наступила ночь, но сна не было ни в одном глазу. Каждую секунду я ожидала, что густой сумрак камеры озарит золотистое сияние и появится Лунет с ключом в клювике, но волшебная птичка куда-то запропастилась. Ее не было очень-очень долго. Так долго, что в конце концов я перестала надеяться на ее помощь.

Скрипнула дверь. Это вернулся молчаливый хозяин письменного стола.

— Я имею право отправить весточку, — вяло шепнула я из своей клетки, в этот раз ни на что особо не рассчитывая. Просто хотелось услышать звук своего голоса, разорвать липкие оковы тишины. Но, к моему удивлению, угрюмый молчун с флегматичным видом сцапал со стола чистый лист бумаги и вместе с гусиным пером протянул мне между прутьями решетки.

— Что, правда? — дрожащими пальцами я приняла подношение и тут же задумалась, а кому, собственно, мне писать? И зачем? Если Лунет знает о моем плачевном положении, то и Его Сиятельству о нем известно.

— Пишите. — У моего хмурого охранника прорезался голос. Он был скрипучим, как старое дерево, сиплым и ломким, как у простуженного. Казалось, речь этого мужчины вот-вот прервется приступом кашля. — Пишите признание.