Старушка-молодушка и новогоднее чудо(вище) (СИ) - Жнец Анна

— Сколько угодно, — Лунет устроилась на сиденье рядом со мной.

Карету потряхивало. Снаружи доносились нервные крики мистера Олифа, гнавшего лошадей во весь опор.

— Не понимаю. Он же должен с минуты на минуту стать зверем, а ты так спокойна.

Когда на очередном резком повороте безвольное тело Реймона Марцелла начало соскальзывать с дивана на грязный пол, я пересела к графу и устроила его голову на своих коленях. До того, как я это сделала, жест казался мне проявлением заботы, но теперь я отчетливо ощущала всю его интимность и неуместность. Голова красивого мужчины лежала у меня на коленях, и я не знала, куда пристроить руки. Опустить Его Сиятельству на мерно вздымающуюся грудь? Зарыться пальцами в мягкие белые волосы? И то, и другое — слишком большая вольность для простой управляющей.

— Проклятие работает не так, — ворвался в мои мысли усталый голос птички. — Оно разделило ипостаси графа. Теперь его зверь и человек существуют по отдельности, независимо друг от друга, в разных телах, но с единым сознанием. Когда человек засыпает, пробуждается дракон. И наоборот.

— То есть Его Сиятельство не обратится? — набравшись смелости, я погладила Реймона по волосам. — Все то время, что его не было, он спал где-то в замке?

— Он хочет вернуть своего зверя, снова слиться с ним воедино и жить полноценным оборотнем.

— А где сейчас дракон? Я давно его не видела.

— Снег растаял. Нужно время, чтобы обрести новое тело.

Треща и поскрипывая, карета подъехала к замку. Встречать нас выбежала Люсиль и семья Олифа — единственные слуги, которых не удалось запугать или подкупить.

Вдвоем с кучером мы потащили спящего графа к распахнутой двери, из которой на ступеньки крыльца сочился теплый оранжевый свет. Под охи и ахи взволнованных женщин затянули его по лестнице на второй этаж. Я совсем не удивилась, когда Лунет привела нас к той самой запертой комнате, переступать порог которой мне строго возбранялось. В этот раз из замочной скважины приглашающе торчала головка ключа.

За дверью оказалась рядовая спальня с широкой кроватью и задернутыми шторами. Вся ее необычность состояла в том, что здесь Реймон Марцелл прятался днем, когда становился беззащитен. Сюда он сбегал, чтобы рухнуть в беспробудный магический сон, вызванный проклятием. На этой продавленной постели он провел последние тридцать лет.

Туда мы его и отнесли. Избавили от сапог и верхней одежды и удобно разместили  на мягких подушках.

— Это я его прокляла, — тихо призналась Лунет, когда все слуги вышли и только мы вдвоем остались у постели графа.

— Ты? — я резко повернулась к волшебной птичке. С болью и раскаянием она смотрела на безвольного хозяина замка.

— Меня душили обида и жажда мести. И в сердцах я загадала желание. Я не думала, что оно исполнится. Только раз в тридцать лет великая Актум исполняет желания людей. Только одно и только раз в тридцать лет. Какова была вероятность, что именно меня она услышит в тот день?

Боже, да что же случилось между этими двумя? Из-за чего Лунет была настолько сердита на графа?

Я не успела ни о чем спросить: то ли боясь осуждения, то ли пожалев о своем приступе откровенности, пернатая волшебница растаяла в воздухе.

Я еще немного постояла рядом с Реймоном, а когда собралась уходить, взгляд мой упал на черную маску на его лице.

Нет, Мария Львовна, даже не думайте.

Вы не имеете права.

Граф вам не позволял.

Снова и снова я одергивала себя, но рука так и тянулась к заветному платку. Это было выше моих сил. Сейчас, пока никто не видел, я могла наконец утолить свое жгучее любопытство.

Ладно, только одним глазком. Реймон не узнает.

Убедившись, что дверь закрыта, я нерешительно заглянула под плотную ткань.

Пальцы тряслись. Сердце колотилось в груди как бешенное. От волнения я напряглась, даже дыхание задержала, ожидая худшего, но…

Нахмурившись, я подняла платок выше, еще выше, почти снимая маску с лица графа. Озадаченная до глубины души, я взяла с тумбочки масляную лампу и осветила его губы, подбородок, шею.

— Не понимаю, ничего не понимаю, — бормотала я себе под нос, водя лампой над лицом спящего. — Почему? Если так, то почему?.. Зачем?

Мне осталось только вернуть платок на место и в полной растерянности покинуть спальню.

В сумраке коридора, прямо за дверью, меня поджидал мистер Олиф. При виде него я вздрогнула и прижала ладонь к губам, задушив готовый родиться крик.

— Мистер Олиф, вы меня напугали!

Кожа на щеках загорелась от прилившей крови. Я почувствовала себя застигнутой врасплох на месте преступления. Я ведь и правда совершила нечто не очень хорошее — посягнула на чужую тайну. Возможно, сейчас мне было бы чуть менее стыдно за свое праздное любопытство, если бы мне удалось его утолить. Однако, заглянув под черную маску графа, вместо ответов, я нашла еще больше вопросов.

— Извините, — неловко кашлянул кучер. Его острые скулы пылали ярче моих щек. Глаз слезился и дергался. — Не хотел вас пугать. Можно, я скажу? Больше не могу держать это в себе.

— Говорите, конечно.

Я зябко поежилась, мечтая скорее добраться до своей комнаты и хорошенько обдумать увиденное.

Боже, поднимая платок, я ожидала чего угодно, самых невообразимых вещей, чудес или шокирующего уродства, но не этого. Точно не этого.

Сгорбившись и опустив взгляд, мистер Олиф переступал с ноги на ногу.

— Ну же. Что вы хотели мне сказать? — поторопила я его.

— Мне стыдно, — со вздохом простонал кучер, краснее еще больше и втягивая голову в плечи. — Очень стыдно, госпожа Мэри. Невыносимо стыдно.

— Что же вы натворили такого?

— Бросил вас в лесу на произвол судьбы. Без помощи. Слова не сказал этому зверью в форме. — Его голос прерывался. Худая спина вздрагивала. Казалось, мистер Олиф сейчас заплачет и этим заставит нас обоих ощутить себя еще более неловко. — И тогда, возле проклятого Менморта, я тоже. Тоже…

— Ну-ну, не убивайтесь так, — я тронула его за плечо, надеясь прервать этот приступ самоуничижения, но куда там…

Мистер Олиф продолжал самозабвенно посыпать голову пеплом:

— Трус. Вот кто я. Жалкий трус. Слизняк. Недостойный уважения. Хотел бы я научиться быть мужчиной. Вы простите меня, леди Мэри?

— Вы главное, сами себя простите, — я попыталась улыбнуться ему как можно мягче. — Уже поздно, пора спать.

— Но мне так противно от себя. Так тошно.

— Да не думайте вы о прошлом. Хотите стать настоящим мужчиной — станьте!

С трудом я отцепила от себя руки мистера Олифа и направилась дальше по коридору к своей спальне.

Там я переоделась в ночную сорочку и опустилась на кровать, рассеянно наблюдая за движением веток за окном.

Гладкое красивое лицо без единого ожога и рубца — вот что я увидела, заглянув под маску Реймона Марцелла. Чистую кожу без изъянов. Прямой аристократичный нос, чувственные губы, мужественный подбородок с небольшой ямочкой.

Зачем граф годами завешивал лицо тряпкой, если скрывать ему было нечего?

Мучаясь новыми вопросами, я легла спать, а проснулась в комнате, полной дыма, кашляя до рвоты и задыхаясь от запаха гари.

Глава 13. Самоотверженность и любовь

Сквозь сон я почувствовала, что меня трясут за плечо.

— Просыпайтесь, Мэри, просыпайтесь, пожалуйста, — темноту моего сознания разрывал истеричный женский крик.

Люсиль?

— Умоляю. Нет времени. Мы сейчас сгорим. Пожар! Кто-то поджег замок.

Пожар?

Я вынырнула из черной ямы забытья и обнаружила себя в дымном аду. В первую секунду мне почудилось, будто я смотрю на бледный лик луны, окутанный туманом. Луной оказалось лицо склонившейся надо мной Люсиль. Вокруг нее колыхался дым. В этом сером мареве почти ничего нельзя было разглядеть, словно замок целиком погрузился под мутную воду.

— Идемте! Скорее! Надо выбираться наружу! — и Люсиль рванула прочь из комнаты.