Застава - Ойтен Мирланда

— Просто не продолжай, а?

— Хорошо, — легко согласилась я и прошлась вдоль полок с папками и документами. Учёт, поставки, текучка. Личные дела за неплотно закрытыми дверцами деревянного шкафчика. Обычно Рахаил их запирал, а ключ носил с собой. Я оглянулась на его стол. Так и есть, что-то искал в личных делах. Я, обуреваемая пьяным любопытством, плюхнулась в кресло старика и по-хозяйски повернула к себе корешки папок.

— Тебе же влетит, — устало заметил Ферах.

— Ага. О, смотри, тут и твоё есть!

Рыцарь вскочил на ноги, как будто его укусила в задницу целая стая ос. Я от неожиданности крякнула. Надо же, как быстро двигается!

— Не трогай его!

Я махнула рукой, отправляя его жестом обратно в кресло. Ферах с неожиданной силой дёрнулся, пытаясь встать. Мне пришлось даже напрячься, чтобы удержать его там. Пьяной я ворожбила всегда лучше, чем на трезвую голову. Но Фер меня удивился. Он так сопротивлялся мне, что чуть было на самом деле не встал на ноги.

— Майя, прекрати немедленно! Как человека тебя прошу! Положи папку!

— Что у тебя там такого? — меня распирало пьяное любопытство. Я зафиксировала его в кресле и обеими руками ухватилась за верхнюю папку, на чьём корешке значилось имя моего товарища.

— Майя, прекрати пожалуйста, — Рыцарь как-то излишне обречённо и внезапно опустил руки, прекратил сопротивляться и отвернулся.

— А ты потомственный рыцарь!

— Да. Пожалуйста, я тебя очень прошу, положи всё на место. Я тебе не прощу, если ты так не сделаешь, клянусь!

— Да брось, что такого ужасного ты наделал, что прямо ужас-ужас? — я пролистала сведения о семье, посмотрела на фотографии его родителей. Оба были орденцами, мать рыцарем, а отец мастером-оружейником без принятия обетов. Оба выходили весьма достойными людьми. Я почувствовала прилив симпатий к Феру. Мои родители тоже были рыцарями. Только мама — мастер-инженер без посвящения, а отец просто рыцарь-наставник. Следующей шла выписка из средней школы с отличными характеристиками и оценками. Направление на орденскую практику. Говорили, что раньше в Орден принимали только уже сложившихся и доказавших свою доблесть людей любого происхождения и рода занятий. Главном было желание служить общему благу Альдари. Ныне всё было по-другому. Наше сестринство почему же на самом деле не хочет присоединяться, будучи нищим, как храмовая мышь? Потому что это конец сестринства. Сначала они поназначают на места жриц своих женщин-магистров, потом они захватят совет, потом возьмут и унифицируют подготовку послушниц, чтобы она соответствовала стандарту ордена, а потом всё. Чудеса закончатся, Тиара покрутит пальцем у виска и повернётся к нам задом. Ну, она как-то и так не смотрит на нас, но если наши голоса перестанут хотя бы изредка до неё долетать, то она перестанет даже оглядываться. Солнечная Танцовщица не так уж и нуждалась в нас, вопреки общему мнению.

Так, что-то я не о том думаю!

Ферах снова тихо, чуть ли не плача, попросил:

— Майя, прошу, не надо.

— Да ладно, — пролистнула лист с направлением на практику. В крепость Альмериш в коронных владениях Ланны, знакомое название. Я там бывала? Ага, тоже на практике. Правда, моя закончилась плохо. Я отогнала эту мысль и перевернула лист.

«… по предварительному сговору, группой, 23 числа осени 219 года, совершили нападение на сестру Р** Р**, шестнадцати лет, прибывшую в означенную крепость для обучения по договору с сестринством Тиары-Асаи. По отношению к сестре Р** Р** было совершенно бесчестное насилие группой, участие подсудимого установлено. При совершении этого акта потерпевшая бессознательно и в целях защиты своего здоровья и достоинства нанесла смертельные увечья претенденту Ралефу Имиру. После чего нападавшими потерпевшей были нанесены множественные увечья разными предметами по голове и телу с целью причинения смерти. Участие потерпевшего не установлено, показания, что он пытался остановить насилие ничем не подтверждаются и посему смягчающим аргументом выступить не могут…»

К моему горлу подкатился комок. Я охнула и едва успел подтащить к себе корзинку для бумаг.

Меня вырвало.

Вышло всё выпитое и съеденное, что ещё оставалось во мне.

Но мне было похрену на то, что из меня льётся и как я выгляжу.

Скрипнул стул под Ферахом. Мне было на него плевать, меня выворачивало наизнанку. Желудок ещё несколько минут плясал, пока не осталась только желчь. Когда я смогла разогнуться, Ферах стоял рядом со мной, очень и очень бледный.

— Я же говорил…

— А мне сказали, что всех вас, мудаков, повесили, — выдохнула я, вытирая рукой рот. — Брату моему не попадайся на глаза, он тебя точно убьёт. Не хочу, чтобы его повесили.

Я не нетвёрдых ногах поднялась со стула и выпрямилась. Ферах стоял неподвижно, и цветом лица стал похож на штукатурку на стене за его спиной.

— Мне надо полежать, — я попыталась улыбнуться, едва не согнулась от очередного спазма, и на ватных ногах попыталась пройти к двери. Ферах очень медленно поднял руку и едва слышно — так, что я скорее поняла, что он хотел сказать — предложил помощь. Я отмахнулась. Обойдусь как-нибудь. Во рту остался мерзкий привкус моей собственной блевотины. Не знаю, что стало причиной, но я чувствовала себя трезвой. Моё сознание было ясным, как тоненькая ночная наледь на проруби.

В коридоре я столкнулась с Рахаилом. Старик попытался меня остановить, но я послала его ко всем чертям и, с трудом сдерживая слёзы, ушла к себе.

11

Я рыдала, каталась по кровати и страдала. Так тянулись часы. Мир то начинал плясать, то покрывался цветными пятнами, то становился отвратительно живым и обыденным.

Почему он не рухнул?!

Потом зашел Лир и принёс обед. Я спросила, а где завтрак, он сказал, что уже прошел, и что пение петухов в птичнике мне не послышалось. Я кое-как поела, почитала книгу и снова принялась страдать.

Боль наваливалась на меня, как морской прибой, волнами. Вот я лежу, понимаю, что зря пережевываю события более чем десятилетней давности, что надо бы спуститься в храм, проверить, как идёт ремонт отопления, поговорить с Тиарой. Сходить стащить кусок праздничного пирога. У меня ученица, в конце концов!

А потом мне становилось страшно и больно. Я сворачивалась калачиком под одеялом, обнимала подушки, плакала, и некому было меня обнять и утешить, повторив для меня, что я сильная и никто более никогда не посмеет даже тронуть меня и пальцем.

Я вспоминала свои собственный страхи и боль, а потом снова страх и отчаяние, что жизнь рухнула в один момент из-за каких-то сволочей. Я мечтала, что их жизнь окажется сломанной так же, как моя, а нет, вон он, здоровый, откормленный, милый, стеснительный и всеми уважаемый.

Почему его не повесили?

Почему он стал таким хорошим человеком, что его даже не повесить?!

Почему он вообще оказался тут?

Я орала от боли и каталась по кровати, грызя одеяло. К чёрту всё. Пусть всё катится. Как только сюда прибудет первый же поезд, сяду на него и уеду домой.

Когда я не нашла в себе сил спуститься в храм перед ужином, похоже, забеспокоились. Ко мне пришел Рахаил. Комендант крепости прикрыл дверь и сел на край кровати.

— Ты жива ещё?

— Вроде того, — я краем одеяла вытерла лицо. Я была во вчерашней одежде, неумытая, непричёсанная, и наверное, отвратительная на вид. Ну и пусть. — Скоро приду в себя, — зачем-то соврала я.

— Храм я закрыл на три дня.

— Спасибо, — отлично, ещё три дня можно заниматься рыданиями и презрением самой себя.

— Теперь по поводу случившегося. Извини, что так получилось. Мне надо было быть аккуратней. Или сразу рассказать тебе обо всём пораньше, до того, как ты начала с ним так дружить.

"И чуть было не утащила его в койку," — мысленно перевела я. Хороший человек Рахаил. А вот я не очень. Ещё и импульсивная дура. Даже хуже, похотливая импульсивная дура. Тупая дура. Зачем я вообще такая нужна?

…Интересно, у меня ещё есть шансы исправиться или лучше самой свалить из сестринства и не позорить его?