Джон Толкин - Властелин Колец
— Мой господин, — сказал Смотритель. — Вот госпожа Эовин из Ристании. Она прискакала вместе с герцогом и была тяжело ранена, и находится сейчас на моём попечении. Но она недовольна и желает поговорить с Правителем Города.
— Не поймите его неправильно, господин, — произнесла Эовин. — Не недостаток заботы огорчает меня. Нет более прекрасных домов для тех, кто мечтает поправиться. Но я не могу лежать праздно, в бездействии, в клетке. Я искала смерти в сражении. Но я не умерла, а сражение всё ещё продолжается.
По знаку Фарамира Смотритель поклонился и удалился.
— Что же вы хотите от меня, госпожа? — спросил Фарамир. — Я тоже пленник целителей.
Он посмотрел на неё и, поскольку он был человеком, способным испытывать глубокую жалость, показалось ему, что горестная её красота пронзает его сердце. И она взглянула на него и прочла в его глазах спокойную доброту и однако поняла, ибо росла среди воинов, что перед нею тот, кого не превзойдёт в битве ни один всадник Ристании.
— Что вы хотите? — повторил он. — Если это в моей власти, я сделаю это.
— Я хочу, чтобы вы призвали Смотрителя и велели ему отпустить меня, — сказала она, но, хоть слова её всё ещё оставались гордыми, сердце её дрогнуло, и впервые она усомнилась в себе самой. Она догадывалась, что этот высокий человек, одновременно сильный и мягкий, должен счесть её просто капризной, словно ребенка, у которого не достаёт терпения и сосредоточенности, чтобы довести скучное дело до конца.
— Я сам нахожусь на попечении Смотрителя, — ответил Фарамир, — и не принял ещё своих полномочий в Городе. Но и прими я их, всё равно я прислушался бы к его совету и не стал бы перечить его воле в делах его мастерства, не будь на то крайней необходимости.
— Но я не желаю исцеления, — возразила она. — Я хочу скакать в бой, как мой брат Эомир или лучше как герцог Теоден, ибо он мёртв и обрёл одновременно славу и покой.
— Слишком поздно, госпожа, следовать за полководцами, даже если у вас есть силы, — ответил Фарамир. — Но, тем не менее, смерть в бою может постигнуть нас всех, хотим мы того или нет. Вы лучше подготовитесь встретить её на ваш собственный лад, если, пока ещё есть время, будете делать всё, как велит целитель. Вы и я, мы должны терпеливо выносить часы ожидания.
Она не ответила, но, когда Фарамир взглянул на неё, ему показалось, что в ней что-то смягчилось, словно злая стужа уступила первому, слабому предвестию весны. Слёзы брызнули из её глаз и побежали по щекам, как искрящиеся капельки дождя. Её гордая голова слегка склонилась. Затем тихо, будто обращаясь скорее к себе, чем к нему, она сказала:
— Но целители хотят, чтобы я лежала в постели ещё семь дней. А моё окно не смотрит на восток.
Теперь её голос был по-девичьи молод и печален.
Фарамир улыбнулся, хоть сердце его было полно жалости.
— Ваше окно не смотрит на восток? — сказал он. — Это можно поправить. В этом я прикажу Смотрителю. Если вы останетесь здесь, в доме, под нашей заботой, госпожа, и отдохнёте, тогда вы сможете, когда захотите, гулять в этом саду на солнце, и вы будете смотреть на восток, куда ушли все наши надежды. И здесь вы найдёте меня, прогуливающегося, ждущего и тоже смотрящего на восток. Моя тревога станет легче, если время от времени вы будете гулять или беседовать со мной.
Тогда она подняла голову и снова посмотрела ему в глаза, и краска появилась на её бледном лице.
— Чем же я облегчу вашу тревогу, мой господин? — спросила она. — И я не хочу бесед с живыми людьми.
— Вы извините меня за откровенность? — сказал он.
— Да.
— Тогда, Эовин из Ристании, я скажу вам, что вы прекрасны. В долинах наших гор есть цветы, светлые и красивые, и ещё более красивые девушки, но доныне я не видел в Гондоре ни цветка, ни госпожи столь прекрасной и столь печальной. Быть может, осталось лишь несколько дней, прежде чем на наш мир падёт Тьма, и, когда она придёт, я надеюсь встретить её стойко. Но моё сердце стало бы легче, если бы сейчас, пока солнце ещё светит, я мог видеть вас. Потому что мы с вами оба попали под крылья Тени, и одна рука вытащила нас назад.
— Увы, не меня, господин! — сказала она. — Тень всё ещё лежит на мне. Не ждите от меня исцеления! Я дева-воительница, и моя рука не нежна. Но, по крайней мере, я благодарю вас за то, что мне не придётся безвылазно сидеть в комнате. Я буду гулять на воле, благодаря любезности Правителя Города.
И она сделала ему реверанс и вернулась в дом. Но Фарамир долго ещё гулял в одиночестве по саду, и взгляд его теперь чаще устремлялся к дому, чем к восточным стенам.
Вернувшись в свою комнату, он вызвал Смотрителя и выслушал всё, что тот мог сообщить о Госпоже Ристании.
— Но я не сомневаюсь, господин, — сказал Смотритель, — что вы узнаете больше от невысоклика, который у нас, потому что он участвовал в скачке герцога и, как говорят, находился при госпоже до конца.
И так Мерри был послан к Фарамиру, и в течение всего этого дня они долго беседовали друг с другом, и Фарамир узнал много, даже больше, чем Мерри вложил в слова; и ему сдавалось, что теперь он кое-что понимает в горе и тревоге Эовин из Ристании. И тихим и светлым вечером Фарамир с Мерри вышли в сад, но она не пришла.
Однако утром, когда Фарамир вышел из Лечебниц, он увидел её, стоящую на стене, и она была вся в белом и блистала на солнце. И он окликнул её, и она спустилась, и они гуляли по траве или сидели вместе под зелёным деревом то молча, то беседуя. И все следующие дни они поступали так же. И Смотритель, глядя из своего окна, сердечно радовался, потому что он был целителем, и забота его теперь облегчалась, поскольку, хотя тяжело давили на сердца людёй страх и дурные предчувствия этих дней, очевидно было, что эти двое на его попечении идут по пути выздоровления и с каждым днём крепнут.
И так пришёл пятый по счёту день с тех пор, как госпожа Эовин впервые пришла к Фарамиру, и сейчас они снова стояли вместе на стенах Города и смотрели вдаль. Известий всё ещё не было, и на душе у всех было черно. Погода тоже не была более ясной. Было холодно. Ветер, поднявшийся ночью, теперь был резок и дул с севера, и он усиливался, однако окрестные земли казались серыми и мрачными.
Они были одеты в тёплые одеяния и тяжёлые плащи, и поверх них на госпоже Эовин была большая синяя мантия цвета глубокой летней ночи, усеянная по подолу и вороту серебряными звёздами. Фарамир послал за этой одеждой и закутал в неё Эовин; и он думал, насколько же благородно и действительно по-королевски выглядит она, стоящая здесь, рядом с ним. Мантия эта была сделана для его безвременно умершей матери, Финдуилас из Амрота, и была для него памятью о её красоте в те далёкие дни и его первом горе; и её одежда казалась ему подходящим облачением для красоты и печали Эовин.
