Избранное. Компиляция. Книги 1-11 (СИ) - Пулман Филип
– Я видел, как она это делает, – вставил Малкольм.
– Мне пришлось сказать ему «нет, я не могу, не надо больше»… И тогда он просто захохотал и оттолкнул меня. А ведь это могло… Я думала, это будет лучшее, что со мной… А получила только презрение и ненависть. Меня просто разрывало, Мал, ведь сначала он был такой милый, такой ласковый… Он дважды сказал, какая я красивая. Никто никогда мне такого не говорил, и я думала, что уже и не скажет.
Она вытащила из кармана рваный платок и вытерла глаза.
– А когда эта женщина-фэйри украсила мои волосы цветами и показала в зеркале, что получилось, я подумала… Ну, ведь может быть. Я просто подумала.
– Ты правда симпатичная, – сказал Малкольм. – Я, по крайней мере, так думаю.
Он постарался сказать это как верный друг. Он действительно чувствовал себя ее другом. Элис, однако, лишь фыркнула, невесело усмехнулась и снова вытерла глаза.
– Когда я впервые увидел его в монастырском саду, – сказал Малкольм, – я насмерть перепугался. Он просто выступил из темноты и молчал, а эта гиена встала рядом и стала писать на тропинку. Но попозже тем же вечером он заявился в «Форель», и папе пришлось его обслуживать. Ничего плохого он не сделал, этот Боннвиль, по крайней мере, не в трактире, но все остальные клиенты как-то сразу рассосались. Как будто они уже все про него знали. Я когда вошел, он так любезно себя со мной повел, так дружелюбно, что я подумал – наверняка я ошибся, не так понял, а на самом деле он душа-человек. И все это время он охотился за Лирой…
– У сестры Катарины не было никаких шансов, – сказала Элис. – Никакой надежды, вообще. Он мог получить все, что хотел.
– И почти получил. Если бы наводнение не началось…
– Думаешь, он правда хотел убить Лиру? – спросила она.
– Так все и выглядело. Представить не могу, чего еще он мог хотеть. Ну, разве что похитить ее.
– Может быть…
– Мы должны были ее защитить.
– Ну да.
Они знали, что должны, что у них не было выбора. Малкольм, по крайней мере, точно знал.
– Что это была за штука, которую ты вынул из коробки? – спросила Элис несколько минут спустя.
– Алетиометр. То есть, я так думаю – я его никогда не видел. Их всего шесть сделали, и они знают, где пять, а одного уже много лет никто не видел. Наверное, это и был тот, пропавший.
– И что он стал бы с ним делать?
– Может, продал бы. Или попробовал сам его о чем-то поспрашивать, но для этого вообще-то надо годами учиться… А может, стал бы торговаться с кем-то. Он же был шпион.
– Откуда ты знаешь?
– Те бумаги в рюкзаке. Многие были зашифрованы. Если мы когда-нибудь попадем домой, я их отнесу доктору Релф.
– Думаешь, мы можем и не вернуться?
– Нет, я думаю, у нас все получится. То, что сейчас происходит, наводнение и все остальное… Это что-то вроде… даже не знаю, как сказать. Это как время между другими временами. Как сон или наваждение…
– Оно все у нас в головах? Ненастоящее?
– Нет, не так. Оно такое же реальное, как и все остальное. Но оно как-то больше, чем я думал. В нем больше всего… странного.
Он хотел рассказать ей о колечке в блестках, но понял, что если только начнет говорить, самый смысл этого чуда рассеется и больше никогда не вернется. Так что придется подождать, пока он сам толком не разберется во всем, что происходит.
– Зато мы все ближе к Лондону и к лорду Азриэлу, – сказал он. – А оттуда сможем вернуться в Оксфорд, потому что паводок к тому времени уже спадет. И я увижу моих… моих…
Он хотел сказать «маму и папу», но так и не смог произнести этих слов, потому что в горле поднялся всхлип, за ним другой, а дальше в память хлынули картинки: кухня… мамина спокойная усмешка… пастуший пирог, яблочный крамбл, пар и тепло… папа смеется, и рассказывает байки, и читает футбольные сводки, и слушает, как Малкольм вещает о какой-то своей теории, о каком-то открытии, – и видно, что он им гордится. Не успел он спохватиться, как уже плакал так, словно у него сердце разрывалось, и сама судьба несла его прочь, все дальше от дома, и так будет всегда, и родители никогда не узнают где он…
Еще пару дней назад он скорее дал бы оторвать себе правую руку, чем вот так сломаться перед Элис. Он словно вдруг оказался на людях совершенно голый… но это почему-то больше не имело значения, ведь и сама она плакала. Целая лодка со спящей Лирой была между ними, а не то они бы кинулись друг другу в объятия и заревели бы вместе.
А так они поплакали какое-то время порознь, и вскоре их маленькие бури тихо, незаметно улеглись. И каноэ плыло и плыло себе вдаль, и Лира спала, и они все так же не чувствовали голода.
Но пристать и отдохнуть все еще было негде. Малкольм думал, что наводнение, наверное, сейчас как раз достигло пика: хотя над водой там и сям высились купы деревьев, земли нигде не было видно. Никаких островков, вроде тех, к которым они приставали раньше; ни холмов, ни крыш, ни скал. С тем же успехом они сейчас могли плыть и по Амазонке. Малкольм читал, она такая широкая, что с середины не видно берегов.
И тут ему впервые закралась в голову крамольная мысль: ну, предположим, они доберутся до Лондона, который уцелел после потопа… Но как же они отыщут лорда Азриэла? В свое время Малкольм беспечно заявил Элис, что найти его не составит труда, но так ли это на самом деле?
Несмотря на всю усталость, Малкольм не решался закрыть глаза – из страха, что «Прекрасная дикарка» может налететь на какое-нибудь опасное препятствие. Однако спать ему странным образом не хотелось – казалось, сон утратил нам ним власть точно так же, как и голод. Возможно, если поспать на эльфийском острове, больше никогда не будешь нуждаться во сне.
Правда, Лира по-прежнему спала – совсем тихая, безмолвная и неподвижная.
Они молча плыли уже около часа, когда Малкольм заметил, что в воде что-то движется. В широком спокойном паводке наметилось новое течение. Двигалась не вся водная гладь, а лишь одна струя – и до странности целеустремленно. Вот в ней-то они сейчас и оказались.
Течение это шло быстрее, чем окружающая масса вод. Может, оно появилось уже давно, подумал Малкольм, да только они его раньше не замечали. Так или иначе, сейчас оно уже превратилось почти что в отдельную реку внутри другой, побольше. Он задумался, не попробовать ли выгрести из него обратно на бескрайнее неспешное зеркало основного потока, и даже попытался это сделать, но обнаружил, что «Прекрасная дикарка» снова упорно поворачивается носом к более быстрому течению и что оно все равно слишком сильное. Грести против него вряд ли удастся. Вот если бы у них было два весла, и Элис проснулась бы… но двух весел у них все равно не было. Малкольм положил весло на колени и попытался разглядеть, куда их все-таки несет.
Элис, однако, не спала.
– Что происходит? – спросила она со своего конца лодки.
– Тут еще одно течение. Но ничего страшного, оно несет нас как раз в нужную сторону.
Элис резко села, скорее заинтересовавшись, чем встревожившись.
– Ты уверен?
– Ну, я так думаю.
Луна почти закатилась. Настал самый темный час ночи. Несколько звезд сияло в небе; их серебряные отражения плясали и дробились на черной как смоль воде. Малкольм оглядел горизонт и не увидел ни острова, ни дерева, ни утеса… хотя что это, вон там, впереди? Чернота как будто сгущалась в одной точке.
– Ты чего там выглядываешь? – спросила Элис.
– Прямо по курсу… там что-то есть…
Она обернулась и уставилась вперед через плечо.
– Да, определенно что-то чернеется. Мы идем прямо на него? Ты можешь выгрести из этого твоего течения?
– Я уже пытался, но оно слишком сильное.
– Это остров!
– Да, возможно… Наверняка пустой, там нет никакого света.
– Мы в него врежемся!
– Нет, течение обнесет нас вокруг, не с одной стороны, так с другой, – сказал Малкольм, совсем в этом не уверенный.
На самом деле все выглядело так, словно их и вправду несет прямиком на остров. К тому же, по мере приближения Малкольм услышал звук, который ему совершенно не понравился. Элис тоже кое-что заметила.
