Дэвид Коу - Правила возвышения
Ксавер получил предсказание, которое оправдало и даже превзошло все его ожидания. Он увидел себя командиром гвардейцев в Одунском замке, служащим под началом отца. Он увидел также свою жену. Он еще не знал ни ее имени, ни откуда она родом. Но она была женщиной замечательной красоты, с блестящими черными волосами и прелестным овальным лицом. И они любили друга друга. Это было очевидно.
Именно о таком пророчестве мечтал Ксавер — и его отец тоже. Он должен был ликовать, веселиться на ярмарке.
Наконец, через три дня после случая на крепостной стене, отец приказал Ксаверу встать с постели и явиться на тренировочную площадку. Конечно, с толстой повязкой на руке мальчик еще не мог упражняться. Но отец доходчиво объяснил, что он будет смотреть, как солдаты оттачивают свое фехтовальное мастерство. «Если ты не в состоянии тренироваться, — сказал Хаган, — по крайней мере, научишься хоть чему-нибудь, наблюдая за другими. Все лучше, чем безвылазно сидеть в комнате». Однако большую часть времени Ксавер просто искал глазами Тависа, со страхом думая о предстоящей встрече с сыном герцога.
Если бы он напал на своего друга подобным образом, его казнили бы в течение суток. Но Тавису это не грозило. Ксавер оставался вассалом молодого лорда — пусть он истекал кровью четыре дня назад и до сих пор чувствовал тупую боль в руке, перевязанной хирургом. Он присягнул сыну герцога на верность много лет назад, еще до своего Приобщения, в ходе церемонии, значения которой ни один из них толком не понял. Во всяком случае, Ксавер не понял. Они были детьми, близкими друзьями. А поскольку так случилось, что один из них был сыном герцога, а другой сыном герцогского вассала и капитаном герцогского войска, такой поступок казался естественным. Отцы уговаривали обоих подождать, по крайней мере до Посвящения. Но Тавис, уже тогда упрямый, настоял на своем, а Ксавер счел нужным подчиниться воле друга.
Он до сих пор помнил слова присяги. Они горели в его мозгу, словно золотой герб Кергов на знамени замка.
«Я, Ксавер Маркуллет, сын Хагана и Дарий, свободный потомок знатного рода Маркуллетов, присягаю на верность тебе, Тавису Кергскому, единственному наследнику дома Кергов, его владений и привилегий. До конца нашей жизни или до той поры, покуда ты не освободишь меня от данной клятвы своим словом, я останусь твоим вассалом, обязанным защищать тебя, почитать тебя и преданно служить тебе. Мой меч — твой меч; мой щит — твой щит; моя жизнь — твоя жизнь».
Он поцеловал Тавису руку — им обоим это показалось страшно забавным, — а потом Тавис возложил ладони на голову Ксавера и произнес свою клятву. Слова Ксавер давно забыл, но он помнил, что сын герцога поклялся хранить честь обеих династий и по достоинству ценить верность своего вассала. Все заняло буквально несколько минут. Потом мальчики выскочили из комнаты, пронеслись по каменным коридорам и выбежали на залитый солнцем двор, чтобы возобновить свой поединок на деревянных мечах. С таким же успехом присягу можно было считать просто очередной игрой, еще одним воображаемым приключением.
Разница была в том, что с возрастом Ксавер забыл обо всех детских играх, кроме этой. Напротив, та минута, когда они стояли в герцогских покоях, под внимательными взглядами своих отцов, с каждым годом обретала для него все большее значение — и теперь порой даже казалось, будто это единственное, что осталось от их детской дружбы. Тавис никогда не освободил бы Ксавера от клятвы, а Ксавер никогда не попросил бы об этом. Они были связаны друг с другом как братья. Но иногда — чаще, чем ему хотелось бы, — Ксавер задавался вопросом: а стал бы он вообще присягать на верность молодому лорду, если бы они тогда послушались совета отцов и подождали немного? Сегодня не стал бы. Вне всяких сомнений.
— Говорят, первую бутылку он запустил в герцога, — прошептал своему товарищу один из стражников, стоявших на солнцепеке, наблюдая за тренировкой. — Именно поэтому он и отправился потом в погреба.
— Ничего подобного, — услышал Ксавер свой голос. Он старался говорить тихо, чтобы отец не услышал.
— Вы уверены? — спросил стражник.
— Я там был. Он просто бросил бутылку на пол. Он вовсе не целился в герцога.
Один стражник кивнул, но другой пристально посмотрел на Ксавера.
— Почему вы его защищаете? — спросил он.
— Я не защищаю его, честное слово. Я просто пытаюсь пресечь распространение небылиц.
— Будь я на вашем месте, я бы сам стал сочинять небылицы после того, что он сделал. Наплевать на правду и на него самого в придачу.
Ксавер стоял, прислонившись к стене. Но сейчас он выпрямился, выхватил здоровой рукой кинжал и приставил острие к груди мужчины.
— Немедленно возьми свои слова обратно — или защищайся! — сказал он как можно тверже и решительнее.
— Но, господин Маркуллет, я просто…
— Своими словами ты нанес оскорбление лорду Тавису, а значит, и мне, его вассалу! Я поклялся защищать не только жизнь, но и честь своего господина — и если ты не возьмешь свои слова обратно, я зарежу тебя на месте!
Стражник бросил взгляд на своего товарища и снова уставился на Ксавера с недоуменным видом. Потом он пожал плечами:
— Я беру свои слова обратно, милорд.
Еще несколько секунд Ксавер стоял в прежней позе; он тяжело дышал, и его рука, сжимавшая кинжал, слегка дрожала. Наконец он опустил кинжал и спокойно сказал:
— Вот и хорошо. — Переведя взгляд чуть в сторону, он увидел, что отец и остальные пристально смотрят на него. Отец шагнул вперед, вопросительно подняв брови, но Ксавер помотал головой, запрещая подходить. Он вложил кинжал в ножны и снова взглянул на солдат. — Пожалуй, мне лучше вернуться к себе. Скажите моему отцу, что я… что мне нездоровилось.
— Конечно, милорд, — сказал первый стражник. — Извините, если я вас обидел.
Ксавер потряс головой:
— Все в порядке.
Когда он тронулся с места, оба мужчины поклонились ему. Несколько растерявшись, он скороговоркой пробормотал слова благодарности и торопливо направился обратно в северную часть замка.
Ксавер сам не мог объяснить свой поступок. Стражник был прав. Тавис не заслуживал того, чтобы он его защищал, да еще так яростно. Однако он набросился на человека с кинжалом — из-за замечания, едва ли достойного внимания.
Он шел через двор, глядя себе под ноги и чувствуя пульсирующую боль в руке. Стоявшие у внутренних ворот стражники ничего ему не сказали, и Ксавер вошел в герцогский двор, почти со страхом думая о том, какие слова вырвались бы у него, если бы он открыл рот. Несмотря на долгое время, проведенное в одиночестве в четырех стенах, он плохо спал последние несколько ночей. Вероятно, ему нужно было просто выспаться. И держаться подальше от Тависа какое-то время.
