Ариш и Маг. Отсвет феникса (СИ) - "Стефнклэр Аманди Джоан"

Считая такт — давно в паре не танцевала — чуть не упускаю слова Мага.

— Мы довольно дружны.

Да неужели?!

— На публике? — отстраняюсь и плавно кручусь на месте, принимая как данность мурашки, пробежавшие по спине от скользящего соприкосновения кончиков наших с Магом пальцев.

— Отчего же… — он притягивает меня вплотную и наклоняется к уху. — Между нами лишь одно разногласие, которое никогда не разрешится.

— Какое?

— Не столь это важно, — отступает он на два полушага.

Совершаю лёгкий пируэт и, теряя равновесие, падаю в объятия шагнувшего навстречу кавалера. Грациозно выровнявшись, ловлю пару неодобрительных женских взглядов и один мужской, зацепившийся за декольте и теперь не желающий терять его из виду. Краснощёкий франт умудряется за считанные секунды оттоптать своей партнёрше ноги, получив за это пару нелицеприятных фраз. Судя по всему, от жены. Дама иная постесняется так выражаться при честном народе и вряд ли забудет о манерах.

Выразительным взглядом указываю своему партнёру на платье, отяжелённое драгоценными камнями и золотой нитью, образовавшей на лифе сложный узор, перетекающий в пояс.

— Можно облегчить ношу? — спрашиваю с надеждой. Тело походку Алзеи уже усвоило, и я вполне справлюсь с навязанной ролью.

Маг дарит мне подозрительно обворожительную улыбку.

— Неразумная просьба. Потерпи.

— Хорошо тебе говорить, — с завистью оглядываю накрахмаленную белую рубашку, приталенный фрак и брюки. Элегантно. Легко. Тогда как под весом своего платья я готова в буквальном смысле пасть к ногам кавалера. Вот не издевательство ли?

— Алзея должна быть на высоте, — улыбается он. И неожиданно проявляет повышенный интерес к противоположной части зала.

Не успев съязвить, я невольно напрягаюсь.

— Увидел знакомого? — спрашиваю с опасением, отчего-то страшась появления барона.

— Вроде того, — он в танце медленно поворачивает меня на месте и произносит: — Мама прибыла. Пора вас представить друг другу.

Я не особо беспокоюсь, как ко мне отнесутся — приятия всё равно не жду, и всё же интересно посмотреть на женщину, прошедшую через тернии и не сломавшуюся. Такая достойна уважения, восхищения и искреннего расположения.

— А кем тебе приходится Седьмая Настоятельница Храма Амунаи? — раз представилась возможность, надо разобраться в рангах женщин Грёжес.

В «па» отступив на два полушага, он легко возвращается.

— Она моя бабушка, — сообщает, прежде чем наступает черёд пируэта.

***

Алевтина Грёжес в сопровождении молодого кавалера шествует сквозь толпу, заполнившую имперскую бальную залу. Невысокого роста женщина в неброском платье с пышной юбкой и высоким лифом учтива и приятна. По пути она величественно кивает знакомым и с некоторыми из них перекидывается парой ничего не значащих фраз.

Заметив танцующего сына, женщина очень тихо говорит:

— Он изменился…

— Зов жрицы абы кого не выбирает, — не особо довольным тоном, вызванным своими незадавшимися отношениями с Алзеей, замечает Мукаи Валентиан, согласившийся сопроводить ко двору старинную подругу матери, прикрыв её сильной иллюзией, которая укроет от одних людей и откроет для других.

Особенно для одного мерзавца, получившего весточку невесть от кого о появлении при дворе двух бывших храмовниц. Возможно, в свите монарха затесался предатель, узнавший, что обе выкупленные жрицы Храма Амунаи будут сегодня на балу. Эту партию и предстоит разыграть храмовнику, создав нужную иллюзию, а в обмен на проявленную любезность ему окажут ответную услугу. Все указания уже даны — на случай, если живой из логова чудовища госпожа не выберется. Как только барон появится, она станет его добычей, защищая от неугодной участи избранницу сына.

Алевтина Грёжес глядит на танцующие пары. Много лет назад, оказавшись в руках барона, она не чувствовала себя жертвой. Прежде чем выкрасть её глухой ночью из родного дома, Ваниус фон Трис навёл на молодую аристократку сильное проклятье. И стала она Хула да Нэя — проклятая страданием. Во все времена так называют женщин, привыкших выдерживать всё, что преподносит судьба. Любые пытки, изуверские истязания, побои и извращения принимаются ими, как благословенная данность. Поэтому сколько бы тогда барон ни измывался над нею, сколько бы боли ни причинял, она всем сердцем желала оставаться рядом, просила о внимании, молила не бросать, рабски унижалась, готовая выполнить любое, даже аморальное приказание. Была игрушкой, безвольной куклой, похищенной с единственной целью — зачать бастарда.

В понимании барона — не вышло. Поэтому однажды утром после очередной изматывающей ночи по его приказу Алевтину выбросили умирать на болота. Благословенная свобода — пусть тогда она так не считала, стеная, воя, заходясь в истерике под корнями старого треснувшего дерева. Вымотанную, истощённую, потерявшую волю к жизни её через несколько дней нашла Сарис Марис. Выходила, чуть ослабила действие проклятья зельями-кореньями, вернула возможность здраво мыслить. Однако ещё долгие месяцы тяга к Ваниусу рвала Алевтину на части. До тех пор, пока не родился малыш, отмеченный Свенью. Чистой незамутнённой добротой, окончательно развеявшей морок.

Она исцелилась. К сожалению, осталась память — худшее наследие её жизни. Именно воспоминания о пережитых ужасах ныне так пугают. И всё же аристократка не отступит.

Мать смотрит на сына, танцующего со своей жрицей. Часть Свени, с которой Лер снова связан, вернула его глазам свет и теплоту. Ради этого и собственной жизни не жалко.

— Вы уверены, что необходимы столь кардинальные меры? — выказывает обеспокоенность Мукаи. — Распознав подмену, барон…

— Я не отступлюсь, — перебивает его госпожа, в дрогнувшей руке её зажат свёрнутый веер. — Этим двоим необходимо время, чтобы разобраться со своими чувствами. Без единства барона не одолеть. Тебе ли не понимать?

Он понимает. Слишком хорошо понимает.

Ариш не способна его сейчас увидеть из-за иллюзорной сети, но Мукаи хорошо заметна нынешняя открытость жрицы, благодаря которой постепенно пробудится магия Хвори. Это редкая сила, созидающая в единстве и разрушающая в одиночестве. Если жрица не полюбит, если отринет теплоту своей души, то, прорвавшись однажды на свободу, мощь древнего наследия испепелит её дотла. Выжжет изнутри, сотворив чудовище, какому среди живых не место.

В роду Мукаи была Хвори, павшая жертвой своей магии. Неприкаянная душа, легко убивающая из желания найти свою вторую половину. Не ведающая сострадания, милосердия, жалости. Вырывающая сердца, чтобы в последнем биении уловить сокровенное и родное.

Не уловила. Одичала. Обезумевшую и неуязвимую, её нашёл в горных теснинах Ваниус фон Трис. Посадил на поводок, месяцы вскармливал в ней ещё большую дикость, взращивал жажду крови, а затем спустил на неугодных ему людей, как гончую собаку. Она не просто загоняла добычу — она безжалостно рвала людей на части.

В возрасте трёх лет отец Мукаи увидел, как безумная Хвори убивает. Единственный выживший после массовой резни, он повредился рассудком. И за этого девятнадцатилетнего недоумка — да простит богиня Амун сыновью непочтительность — много лет назад выдали замуж его мать, любившую совсем другого человека.

Разрушенная жизнь. Потерянное счастье. Виновник — Ваниус фон Трис.

Лицо Мукаи неподвижно, но несмотря на ненависть к мерзавцу и искреннюю обеспокоенность судьбой Алевтины Грёжес, останавливать её он не собирается. Эта сильная женщина похожа на его мать: упрямую и действующую из тени. Ставящую на кон гордость и собственное счастье ради дорогих и близких людей.

Будь менее опасные подступы к барону… Но их нет. Прихвостень Тёмного поглощает любую атакующую магию. Если бы не Видящая Судьбоносные Нити, подсказавшая обходную дорогу, пути многих людей никогда бы не пересеклись. Провидица свела судьбы, сплетя цельное полотно будущего из рваных событий. Чётко указала, что сердечное единство между неупокоенными душами Грёжес и Висталь принесёт желаемое всеми возмездие. Имея собственные силы и подпитываемые притяжением Зова своих носителей, они обретут утраченное в прошлом взаимопонимание и доведут начатое века назад до конца. Пусть не своими руками, но по своей воле.