Филлип Бругелитт - Девять ворот
— Что тогда с нами будет? — спросил Гопал.
— Возможно, мы будем иметь дело с самим Бхутанатой, — сказал Нимаи. — Нам надо побыстрее заняться нашим делом и выбираться отсюда.
Вьяса согласился:
— Мы теряем время. Я предлагаю разделиться. Судама и Нимаи пойдут направо. Гопал и я пойдем вдоль дороги.
Судама коснулся конца своей дунды, и при звуке «даника» наконечник посоха загорелся неясным светом. Брахмачарья и следом за ним Нимаи пробирались через тускло освещенные кусты все глубже в лес. Вскоре неясный огонек поглотила тьма.
Вьяса сделал то же самое, что и Судама, и зажег свою трибунду.
— Пойдем. Попробуем пойти по этому пути.
Он быстро пошел по тому, что в темноте ощущалось как дорога. Та же бледно-голубая дымка покрывала землю, за исключением склонов, больших валунов или агонизирующих деревьев. Вокруг было темно. Свет трибунды мистика не мог проникнуть слишком далеко. Он позволял им видеть не более чем на двадцать пять футов.
— Я не понимаю, — признался Гопал.
— Что именно ты не понимаешь?
— Храм, из которого мы вышли, тот же самый, в который мы вошли на Бху. Как одно и то же место может существовать сразу в двух Кругах?
— Я догадывался о такой возможности, когда мы в первый раз нашли этот храм у ручья, — объяснил Вьяса. — Наше присутствие здесь подтверждает мои подозрения.
Вьяса рассказал, как многие века назад дэвы соорудили особые храмы, названные дварами. Пользуясь специальными мантрами, путешественник мог пройти через эти двери в другие Круги и планеты по своему желанию. Так было во времена, предшествующие Войнам, перед тем как Била-свагра была опечатана. После того как Била-свагра была закрыта, считалось, что дэвы разрушили все храмы-двары, но очевидно, что это не так.
Вьяса увидел вдалеке тусклые желтые огоньки, танцующие над неизменным туманом:
— Нагаратна.
— Что? — Гопал не был уверен, что Вьяса говорит о том, что видит.
— Самоцветные змеи. Эти огоньки, которые ты видишь. Многие живые формы имеют здесь свои собственные огни. Огни, которые ты видишь, — это самоцветы в капюшонах у змей.
— Настоящие самоцветы?
— Не менее настоящие, чем их яд.
Продолжая смотреть на танцующие самоцветы, Гопал не сразу увидел то, что заметил Вьяса. Два угольно-черных быка были запряжены в карету. Их глаза подобно маякам рыскали по земле сквозь туман, привлекая внимание мистика. Огонь, пылающий где-то в тумане, освещал животных, впечатывающих свои раздвоенные копыта в землю. Белый дым вырывался из их ноздрей. Два вертикальных рога, более трех футов в длину, увенчивали их головы. К ним была привязана веревка или что-то такое, что могло служить поводьями.
Одно из животных, учуяв чужих, повернулось. Свет его глаз пересек их тропу. Гопал протер глаза, ослепленные ярким светом, и остановился. Морды быков были не мордами животных, а лицами людей и выглядели, как большие маски, растянутые до размеров, соответствующих их нынешним телам.
Гопал молча стоял, открыв рот и ощущая слабость в ногах. Было ли это воплощением его желания посмотреть другие Круги? Если бы он это знал, то никогда не покинул бы Голоку.
Мистик, ничуть не испугавшись, направил свой собственный свет на зверей.
— Тришна, — прошептал Вьяса, проводя лучом по животным, потом по карете и, наконец, по зареву в тумане.
Тени четырех фигур танцевали по краям кареты. Языки пламени трепетали и искрились под звуки шеная, на котором играла одна из фигур в капюшонах.
— Помни, — наставлял его мистик, — они не узнают, что мы не из этого Круга. Большинство Агур не слишком сообразительны. Следуй моим указаниям. Ничего не ешь и не пей. Это выявит твою сущность.
Вьяса пригасил огонек на своем посохе, пока тот не исчез совсем.
Где-то за пределами досягаемости света от костра они услышали звон кубков и песню призраков. Они были еще слишком далеко, чтобы видеть лица весельчаков.
Тому, кто взбирается по отвесной круче,
Оставляя пылающий след для многих,
Собирателю душ и голов —
Бхутанате мы поклоняемся и предлагаем:
Убирайтесь, духи! Кровавая бойня в аду!
Для него боги приготовили это место,
Даровали нам царство, где мы можем жить,
Где дни и ночи все еще сменяют друг друга.
О Бхутаната, приготовь нам сому,
Бхутанате мы приносим жертву.
Они пели, покачиваясь в такт музыке, прерываясь только для того, чтобы наполнить свои кубки.
— Кажется, они знают о войне на Бху, — прошептал Вьяса вне поля зрения провозглашающих тост в честь Повелителя Наракаталы. — Они упомянули головы. Но больше меня беспокоит то, что они поют о смене дня и ночи. Здесь не бывает дневного света… но он есть на Бху.
— Что?..
— Постой, — приказал Вьяса.
Тени опять запели:
Даруем тебе, Бхутаната,
Обильное подношение сгустками крови.
Иди вперед и займи свое место.
Ибо ты можешь повести нас к свету.
И в самом его сердце мы будем жить вечно!
Подношение, обильно вымоченное в крови,
Даруется тебе, Король Королей,
Хозяину, который покажет на путь.
О-о-о, Бхутаната, надави нам сомы.
Бхутанате мы жертву приносим.
Весельчаки уже визжали, сталкиваясь своими кубками, разливая сому на себя и на землю и разражаясь тем, что нельзя было описать иначе как «дьявольский хохот».
Гопал встал, пытаясь получше рассмотреть происходящее, и наклонился вперед, опираясь на тонкую ветку. Сухая ветка хрустнула, и он вывалился на край круга света от костра.
Пировавшие обернулись на шум, хватаясь за оружие и вглядываясь в темноту вокруг них.
Вьяса шагнул в свет, помогая Гопалу подняться из влажного тумана.
— Приветствую вас! — сказал мистик.
Фигуры в капюшонах подняли оружие.
— Не беспокойтесь! Мы были очарованы вашим пением и посчитали, что лучше не прерывать вашего тоста. У вас нет причины бояться нас.
«Он сказал, чтобы они не тревожились? — подумал Гопал. — Им не нужно бояться нас?»
Одна из тварей, пытаясь успокоиться, шагнула вперед, чтобы получше разглядеть их. Желтые огни горели там, где должны были быть глаза. Мерцание в его глазницах высвечивало пепельно-серое, пузырящееся и сгнившее лицо.
— Это всего лишь старый да малый, — засмеялось существо, разворачиваясь и падая на свое место у огня.
— Добро пожаловать, чужеземцы, — заверещал кто-то из тумана.
Возникая из голубой дымки, он сбросил с головы капюшон. Его лицо было таким же бледным и ободранным, как и у первого, как будто он был уже когда-то похоронен. Остальные тоже сняли капюшоны, обнажая те же отвратительные черты различных пропорций.
