Ясинский Анджей - Воспоминания участника В.О.В. Часть 3
С наступлением холодов активизировались действия Красной Армии. Немцы стали отступать на запад. Где-то в конце ноября наш эскадрон тоже переехал. Он расквартировался в селе Сеньково недалеко от станции Поныри в Курской области. Осень 42-го года была трудной для меня. Ни тогда, ни позже, я не мог понять своего статуса в эскадроне. В качестве кого и для чего немцы держали меня в эскадроне. Негласно многие считали меня за бывшего партизана. В этом меня убедили разговоры с разными людьми. Так, однажды, я обедал в доме мельника. На столе в качестве ножа лежал русский штык от СВТ. Я потрогал его и без всяких иных мыслей сказал:
- Что, наши, второпях, позабыли?
Мельничиха помолчала, потом спросила:
- Ты в самом деле ушел от партизан?
Старуха была женщиной безобидной, но мнение она придумала не сама. Говорила слова из чужого разговора. Вопрос заставил насторожиться и задуматься. У кого и почему обо мне сложилось такое мнение? Насколько это грозит моей безопасности? Думает так она со своим мужем или другие тоже? Под другими я подразумевал немцев, казаков, полицаев, и вообще население городка.
Другой раз был разговор с полицаем. Во дворе казармы стоял брошенный разбитый немецкий мотоцикл. Я разглядывал его. Мимо проходил юноша-полицай, примерно моих лет, и тоже подошел посмотреть на хваленую немецкую технику. Вид у него был важный. Тон разговора показывал превосходство надо мной. Мне он не понравился. В свою очередь я, обидевшись на полицейскую бесцеремонность, решил тоже показать свое превосходство.
- Чего это ты ходишь здесь, да разглядываешь? Здесь ходить не положено, - сказал я ему.
Полицай был смел, на язык остер и опять с превосходством, знающего свое дело начальника, заявил:
- Это я не на мотоцикл смотрю. Тебя разглядываю. Уж больно твое лицо мне знакомо. В лесу, что ли, тебя видел. Там такие скелеты бывают. Какой ты казак? Ты же вовсе хворый какой-то. И чего это они тебя оставили? Шел бы, откуда пришел. Небось, в лесу голодно. Там не кормят. Здесь сытнее.
Подобные разговоры были и позже. В основном донимали молодые полицаи. Они были одного со мной возраста и еще считали меня своим трофеем. Однако судьба моя была за меня. Внешне я был немец. Все видели, как я разговариваю с немцами по-немецки. Сидел верхом на коне. За спиной карабин, а за поясом или в голенище широкого сапога немецкая граната на длинной ручке. Теперь не каждый нахальный полицай имел желание разговаривать со мной смело. Красивая немецкая форма делала даже уродливого мужчину привлекательнее, в этом был большой контраст в сравнении с одеждой полицаев. Они были одеты преимущественно в старую потрепанную одежду. Может быть, они и в полицаи-то пошли по бедности. Во всяком случае, я стал власть и закон над многими и варился в таком виде в общем котле происходивших там событий.
Разноплеменная стая людей-хищников, в которой я обитал, была не однородна. Ее основу составляли русские казаки, среди которых было много очень красивых и умных мужчин. Как вкрапление, среди них попадались мордва, татары, грузины, и еще другие с разными интересами и наклонностями. Главное, что объединяло их всех, это желание выжить. Все они любили выпить, после выпивки поговорить о своей горькой судьбе, своих победах над женщинами и неудачной войне.
Немцы интересами русских не интересовались. Они жили своей жизнью со своими немецкими проблемами. Внешне казаки выглядели сплоченными. Но все было не так. У всех друг к другу была скрытое недоверие, подозрительность, сомнения. Что касается меня, та для всех я был как бы человеком-загадкой. Поймали меня полицаи как партизана. Вместо расстрела, как это делалось с другими, немцы привели меня в казарму и сказали, что буду жить вместе с ними, с казаками. Позже ко мне привыкли и я стал своим среди чужих. Сам я постоянно чувствовал шаткость своего положения, потому ко всему происходящему вокруг относился весьма настороженно. Мой внутренний настрой был советско-комсомольским. И если я имел желание, то это было желание победы партизан над казаками.
Однако вся тогдашняя действительность была не в пользу партизан. В партизанских зонах казаки чувствовали себя как дома или же, как охотники на охоте. Партизаны там были безобидной дичью. Правильно воевали партизаны или нет, об этом судить могут сами партизаны. Ибо издали, не находясь в их положении, трудно что-либо сказать правильное. Малочисленному, плохо вооруженному партизанскому отряду ввязываться в бой с сильным противником было рискованно. Отряд будет уничтожен. Тактика уклонения от боя с сильным противникам была правильной тактикой. Партизаны, сохранив свои силы, потом, при удобном случае сами наносили удары, и весьма ощутимые. Однако такая тактика отрицательно влияла на дух непосредственно воюющих партизан. Она порождала неуверенность в себе, в своих силах. Порождало угнетенное настроение и страх перед противником. Об этом как-то никто не думал и во внимание никем не бралось. Потому, даже маленькая партизанская победа должна цениться многократно выше другой военной победы. Если бы каратели почаще сталкивались с должным отпором со стороны партизан, то обязательно они к ним относились бы с большим уважением, каратели не лезли бы так смело в лесные партизанские зоны. А те тоже имели бы выигрыш во всех отношениях.
К примеру, однажды под Михайловкой была окружена небольшая группа партизан. Они выставили прикрытие и из окружения ушли. Трое из партизанского прикрытия не сумели вырваться и заняли оборону в яме, образовавшейся от вывороченного ветром дерева. Вокруг этих партизан, вокруг ямы, собралось человек десять-двенадцать казаков. Они, стреляя из винтовок и прячась за деревьями, подходили все ближе. Пока от ямы было далеко, попаданий еще не было. Шума от стрельбы было столько, будто весь лес рушится. Многократное лесное эхо усиливало перестрелку. В лесу всегда эхо бывает сильным. При попадании пуль в деревья, от стволов в стороны летели щепки, пугая казаков больше чем сами пули. Это охлаждало казацкий пыл и желание приблизиться ближе. Яму с партизанами обложили, как медведя в берлоге. Партизаны стреляли редко, но сумели кого-то ранить. Теперь казаки уже не стояли за деревьями, а лежали на земле, прячась за деревьями. Они тоже боялись. Вскоре подкатили 37-миллиметровую противотанковую советскую пушку, несколько раз стрельнули в сторону ямы, и там все стихло. Когда подошли к яме, там оказалось трое убитых защитников в гражданской одежде. У одного под кожанкой на гимнастерке был орден. После этого случая казаки к партизанам стали относиться с большим уважением и, в последующих стычках, бывали не столь смелыми. Если бы партизаны почаще давали подобный отпор, то роль охотника и затравленного медведя могла бы уравновеситься. Бегство или уклонение от боя давало надежду на спасение, но снижало партизанский престиж. Особенно хорошо я понял, что жизнь партизанская очень трудная, неспокойная, опасная, требующая от человека большого мужества, здоровья и выдержки. Если бы была моя воля, то, независимо от проявленных подвигов партизана, лишь за одну принадлежность к ним, возводил бы в сан героя.
