Джон Толкин - Хоббит, или Туда и Обратно
— А что же с лошадью? — спросил Торин. — Вы не сказали, что отсылаете ее.
— Не сказал, потому что не отсылаю.
— А как же тогда ваше обещание?
— Я сам о нем позабочусь. Я не отсылаю лошадь назад, потому что сам на ней поеду!
Тогда они поняли, что на краю Мерквуда Гэндальф их покинет, и пришли в отчаяние. Но что бы они ни говорили, он не изменил своего намерения.
— Мы ведь обо всем договорились еще на Карроке, — сказал он. — Спорить бесполезно. Как я уже говорил, у меня срочные дела на юге; я и так опоздал, задержавшись с вами. Мы можем встретиться до того, как все кончится, а можем и не встретиться. Зависит от вашей удачи, храбрости и здравого смысла; и я посылаю с вами мистера Бэггинса. Я уже говорил вам, что в нем больше, чем кажется на первый взгляд, и вскоре вы сами в этом убедитесь. Приободрись, Бильбо, и не смотри так мрачно. Приободритесь, Торин и компания! ведь это ваша экспедиция. Подумайте о сокровище, которое вас ожидает, забудьте о драконе и о лесе, по крайней мере хоть до утра.
На следующее утро он сказал то же самое. Больше ничего не оставалось, как наполнить мехи водой из чистого ручья, который протекал вблизи начала тропы, и распаковать пони. Распределили как можно справедливей груз, хотя Бильбо решил, что его доля слишком тяжела, и ему совсем не нравилась мысль о милях и милях со всем этим грузом на спине.
— Не волнуйся — сказал ему Торин. — Слишком быстро груз станет легче. Я думаю, скоро мы пожелаем, чтобы наши мешки стали тяжелей, когда кончатся запасы пищи.
Потом они попрощались с пони и повернули их головами к дому. Те весело поскакали; казалось, они с радостью показали Мерквуду хвосты. И Бильбо готов был поклясться, что большое похожее на медведя существо оставило тень деревьев и устремилось за ними.
Гэндальф тоже попрощался. Бильбо сидел на земле, выглядел он очень несчастным и мечтал очутиться на высоком коне рядом с колдуном. Он после завтрака (очень скудного) заглянул в лес, и тот даже утром показался ему темным и мрачным; «словно кто-: за тобой следит и ждет», — сказал он самому себе.
— Прощайте! — обратился Гэндальф к Торину. — И все вы прощайте! Ваш путь теперь лежит прямо через лес. Не сходите с тропы; если сойдете, тысяча против одного, что не вернетесь на нее и никогда не выйдете из Мерквуда. И тогда не думаю, чтобы мне или кому–то другому довелось снова вас увидеть.
— Неужели нам нужно идти через лес? — простонал хоббит.
— Да, нужно, — сказал колдун, — если хотите оказаться по ту сторону. Нужно либо пройти лес, либо отказаться от поиска. А я не позволю вам повернуть, мистер Бэггинс. Мне стыдно за вас, что вы об этом подумали. Ведь вам теперь нужно вместо меня приглядывать за гномами, — рассмеялся он.
— Нет, нет! — воскликнул Бильбо. — Я имел в виду не это! Нет ли обходного пути?
— Есть, если вы согласны пройти миль двести или около того на север или вдвое больше на юг. Но и там вы не найдете безопасной тропы. В этой части мира нет безопасных дорог. Помните: теперь вы на краю Дикой местности и можете ожидать чего угодно. Огибая Мерквуд с севера, вы окажетесь на склонах Серых гор, а они кишат гоблинами, хобгоблинами и орками самых худших разновидностей. А обходя лес с юга, вы попадете в земли Некроманта; и даже ты, Бильбо, не захочешь слушать мои рассказы об этом черном волшебнике. Никому не советую показываться вблизи его темной башни! Держитесь лесной троп приободритесь, надейтесь на лучшее, и, если вам очень повезет, настанет день, когда вы увидите перед собой Долгое озеро, а за ним — Одинокую гору, где живет старина Смог. Впрочем, надеюсь что он вас не ждет.
— Очень утешительно, — проворчал Торин.
— Прощайте! Если не идете с нами, лучше уезжайте без лишних разговоров.
— Ну, тогда действительно прощайте! — сказал Гэндальф, повернул коня и поехал на запад. Но не смог побороть искушение оставить за собой последнее слово. На пределе слышимости он приложил руки ко рту и крикнул. Голос его доносился совсем слабо: — Прощайте! Заботьтесь о себе — и НЕ ПОКИДАЙТЕ ТРОПУ!
Потом поскакал дальше и скоро скрылся из вида.
— Прощай и уезжай! — ворчали гномы; они сердились тем больше что на самом деле их наполняло отчаяние от утраты колдуна. Начиналась самая опасная часть пути. Все взвалили на спины тяжелые мешки и мехи с водой, отвернулись от света, заливавшего землю снаружи, и углубились в лес.
Глава восьмая
МУХИ И ПАУКИ
Шли цепочкой. Тропа начиналась чем–то вроде арки, ведущей в сумеречный туннель, образованный двумя наклонившимися друг к другу деревьями, слишком старыми и увитыми плющом и мхом, чтобы иметь больше нескольких почерневших листьев. Сама тропа была узкой и извивалась между стволами. Скоро вход в нее превратился в маленькое яркое пятно далеко позади, и тишина стала такой глубокой, что ноги путников, казалось, ступали с громом, а все деревья наклонялись к ним и прислушивались.
Постепенно зрение приспособилось, и путники могли видеть в зеленоватой полумгле на небольшое расстояние в обе стороны. Иногда случайному солнечному лучу удавалось пробиться сквозь листву далеко вверху и не затеряться в спутанных ветвях и во мху, и он, тонкий и яркий, висел перед путниками. Но такое случалось редко и скоро совсем прекратилось.
В лесу водились черные белки. Когда острые и любопытные глаза Бильбо слегка приспособились, он увидел, как белки перепрыгивают через тропу и прячутся за стволами. Слышались необычные звуки, шорох, возня, кто–то торопливо пробегал в подлеске, шуршал в листве, толстым слоем лежавшей на поверхности. Но кто производил эти звуки, Бильбо не видел. Хуже всего оказалась паутина: прочные темные нити, необыкновенно толстые, тянулись от дерева к дереву или свисали с нижних ветвей деревьев по обе стороны от тропы. Тропу паутина не преграждала, но путники не могли сказать, из–за колдовства это или по какой другой причине.
Вскоре они возненавидели лес так же сильно, как ненавидели туннели гоблинов; казалось, здесь даже меньше надежды на то, что лес кончится. Но путникам приходилось идти вперед и вперед, хотя им хотелось увидеть солнце и небо и ощутить на лицах прикосновение ветерка. Под крышей леса воздух оставался неподвижным, он был темный и спертый. Даже гномы ощущали это, хотя привыкли к шахтам и временами долго жили без света солнца; а хоббит, для которого домом служила нора, но который не привык проводить в ней летние дни, чувствовал, что задыхается.
Хуже всего было по ночам. Становилось совершенно темно — и это не преувеличение: так темно, что увидеть что–нибудь было невозможно. Бильбо махал руками под самым носом, но не видел, их. Ну, может, и не совсем ничего: путники видели глаза. Спали они, прижавшись друг к другу, и по очереди дежурили; и когда наступала очередь Бильбо, он видел в окружающей тьме огоньки, и иногда пары желтых, красных или зеленых глаз смотрели на него с небольшого расстояния, а потом медленно таяли, исчезали и загорались в другом месте. Иногда они светились на ветвях над головой, и это было самое ужасное. Но меньше всего нравились Бильбо отвратительные бледные выпуклые глаза. «Глаза насекомых, а не животных, — думал он, — только слишком большие».
