Павел Корнев - Жнец
— Что это?
— Полный список проповеди Себастьяна Косаря о зеркалах. Но учти — до отъезда книгу нужно будет вернуть в библиотеку ордена. Братья очень просили.
— Хорошо, обязательно, — кивнул я. — До завтра.
— До завтра.
И граф вышел из комнаты.
Я запалил свечи и уселся за стол. Идея наложить лапу на список проповеди Святого Себастьяна «Зеркала как греховные очи Бездны» появилась сразу после нападения воровавших из отражений чужие облики марионеток. Слишком уж много вопросов оно вызвало.
Как бесноватые обрели такую способность? Как умудрялись полностью принимать новое обличье? Менялись ведь не только лица, но и тела! При чем здесь вообще зеркала? А самое главное — как противостоять новой напасти?
И в тексте этой самой проповеди, по неизвестным причинам исключенной из канонического сборника откровений Себастьяна Косаря, я как раз и надеялся отыскать столь нужные мне ответы. Вот только продраться через изречения Святого оказалось делом далеко не простым: проповедь не редактировалась и приводилась как есть — в изначальном виде. А тезка мой, надо признать, был редким любителем напустить туману. Чуть ум за разум не зашел, пока читал.
В итоге я вылил в кружку остатки вина из принесенной мошенником бутылки — к месту пришлась, ничего не скажешь! — и задумчиво откинулся в кресле. То, что зеркала вовсе не так безобидны, было мне известно и раньше. Нагляделся. И марионетки жути нагнали, и коменданта «Ржавой кирки» зять к бесам спровадил похожим макаром. А еще ведь была дуреха из Сарина, которая бесноватой по собственной глупости стала.
Нет, здесь явно дело нечисто! Но в чем подвох?
Неужели из зеркал, как полагал Святой Себастьян, и вправду на нас смотрит сама Бездна? И не просто смотрит, но ворует отражения людских душ?
Официальная Церковь, разумеется, с этим утверждением категорически не согласна, слишком от него ересью попахивает. Ведь что сказано? Сказано: душа человеческая несет отблеск Изначального Света, и потому Извечная Тьма способна дотянуться лишь до оскверненного грехами человека, и никак иначе. Однако Себастьян Косарь не делал различия между грешниками и праведниками, а это ли не признание главенства Тьмы? Он ведь прямо заявил: если слишком долго глядеть в Бездну, однажды она может взглянуть на тебя. Как ни крути, но из его слов явно следует, что зеркала — это окна в потустороннее.
Конечно, в обычной ситуации отражения никому навредить не способны, но не случайно же в доме покойника все зеркала занавешивают! Не на пустом месте родился этот обычай, ох не на пустом…
И пусть Святой лишь предостерегал от обращения к Бездне, одного упоминания зеркал оказалось достаточно для исключения проповеди из канонического сборника откровений. Выходит, иерархи церкви осознавали их опасность еще до Великого Собора. И что тогда говорить про наши времена, когда бесы расплодились и преумножились?…
Я допил вино, глянул на настенное зеркало, которое первым делом при заселении завесил полотенцем, и в задумчивости почесал затылок. Посмотреться, что ли? А почему нет, собственно? Вряд ли сюда ко мне в гости марионетки заявятся. Про Бездну уж и не говорю. Да и разбить это «окошко в потустороннее» завсегда можно: его светлость, Думаю, из-за такой мелочи не обеднеет.
Я подошел к стене и отдернул полотенце. Что и требовалось доказать: никакой Бездны! Моя и только моя физиономия! Длинный нос, ввалившиеся щеки, выцветшие глаза и рыжая щетина на щеках и подбородке. Себастьян Март собственной персоной, не красавец, но и не урод — прошу любить и жаловать!
Несколько минут я изучал свое отражение, потом потер подбородок и широко зевнул, а когда вновь бросил взгляд на зеркало, из серебряной рамки на меня смотрело чье-то чужое лицо.
— Глаза — это зеркало души. Я говорил, а ты не верил, — усмехнулось отражение Яна Верга. Давным-давно отправившийся к бесам брат-экзекутор прищурился и как ни в чем не бывало продолжил: — Как обычно и случается, сила досталась тому, кто меньше всего этого достоин. Ну? Ты и дальше собираешься валять дурака или наконец ей воспользуешься?
Я попытался оторвать взгляд от зеркала или хотя бы отодвинуться от него, но тщетно — тело онемело.
— Зачем цепляться за бренное существование, если можно стать по-настоящему великим? Разве ты не хочешь обрести бессмертие и вечную молодость? Власть, наконец? К чему возводить в культ свою человеческую сущность? Это ведь не даст тебе ничего, кроме смерти! Сколько жалких людишек ты собственноручно отправил в Пустоту? Сколько отправишь еще? Что общего у тебя с ними?
Зеркало пошло рябью, и вот уже на меня уставился жулик, не от большого ума решивший, что может безнаказанно обворовывать старину Оша. Стремясь скрыть свои проделки, он попытался убить меня, да не вышло — точнее, вышло наоборот, и это все, что я о нем помнил.
А потом лица стали сменять друг друга с пугающей быстротой.
Я видел удавленников и утопленников, заколотых и зарубленных.
В мундирах и камзолах, рубахах и плащах, в шляпах и с непокрытой головой.
Бандитов и жуликов, солдат и шпиков, двойных агентов и простых предателей.
Но хватало и тех, кого я так и не смог припомнить. И это пугало сильней всего…
— Зачем оставаться в ряду жалких неудачников, когда сама судьба дает тебе шанс возвыситься? — продолжил увещевания звучавший у меня в голове голос самой Бездны, — Прими даруемую тебе силу и стань великим! Забудь о ничтожестве, которое звали Себастьян Март, тебе уготована иная судьба! Ты должен…
— Нет! — во всю глотку рявкнул я и со всей дури шибанул кулаком в зеркало. — Никто! Никогда! Не посмеет решать за меня! Никогда!
Из рассеченных костяшек хлынула кровь, и боль в порезанной руке прогнала накатившее вдруг бешенство. Я выругался и принялся заматывать правую кисть подхваченным со стола полотенцем.
Святые! А ведь эти лживые увещевания едва не задурили мне голову…
Возвысься! Ну надо же…
— Господин, с вами все в порядке? — раздался из-за двери испуганный голос слуги.
Я впустил его в комнату.
— Зеркало разбил. Будь добр, убери осколки.
— Одну минуту. — И слуга помчался за веником и совком.
Я оглядел залитый кровью пол и понял, что, если сейчас не напьюсь как сапожник, будет мне совсем худо — Бездна вцепилась подобно псу и никак не желала разжимать своей отравленной пасти. Чтоб ее…
В глубине души заворочались, зашебуршили плененные бесы. Похоже, без их участия дело тоже не обошлось. Ну что ж, я им такое «обретение силы» устрою, вовек не забудут! Решили купить задешево? Не выйдет, ничего у них не выйдет!
Нечистым нет власти надо мной! И все такое прочее…
За годы работы на Малькольма Паре помотаться по белу свету мне пришлось изрядно. И в Драгарн нелегкая заносила, и в Норвейме неоднократно бывал. Про Марну, Довлас и Тирош вовсе молчу. Спешить тоже частенько доводилось, но и в дурном сне я представить не мог, что придется путешествовать вот так: не останавливаясь на ночлег, наскоро перекусывать в придорожных харчевнях, менять лошадей и гнать дальше. В любую погоду трястись на разбитых дорогах, молясь всем Святым, чтобы у кареты не отлетело колесо да не задремал на козлах возница.
Но ко всему привыкаешь, постепенно втянулись и мы. Тем более что, хоть Эдвард Рох и отмалчивался всю дорогу, Ловкач болтал за двоих, если не за троих. Травил байки, показывал карточные фокусы, задирал стражников, останавливавших кареты для проверки. В общем, развлекался сам и развлекал нас. Да и Рауль время от времени историями из жизни дворцовой охранки делился.
И все же за время пути мы надоели друг другу так, что дальше некуда. Рох и вовсе на меня волком глядел. Разумеется, при необходимости обломать ему рога проблемой бы не стало, куда сильнее напрягала собственная хандра.
Успеем — не успеем? Найдем — не найдем?
Тьфу ты…
Но стоило пересечь границу Марны — и хандру как рукой сняло. Нет, настроение не улучшилось, просто стало не до того. Это в Стильге война не ощущалась совершенно, даром что бесконечные обозы с припасами на полночь шли, а оттуда раненых везли. В Марне… в Марне все оказалось по-другому.
Солдаты, беженцы, снова солдаты. Дороги были забиты непонятным сбродом, маршировавшими на фронт кадровыми частями и отрядами бестолковых ополченцев. Подорожные проверяли чуть ли не на каждом шагу, местами прямо на обочинах устраивались полевые госпитали, тут и там торчали отмечавшие братские могилы столбы. Харчи враз стали стоить каких-то несусветных денег; селяне либо смотрели на путников волком, либо так и норовили содрать монету за любую мелочь. Водички на халяву попить? Ага, как же…
Ну и шалили на дорогах, как без этого. Частенько таких вот «шалунов» армейские патрули развешивали на придорожных деревьях; нередко попадались и оттащенные на обочину остовы сгоревших карет и телег. Лихое времечко настало, ох лихое… Какая тут может быть хандра? Тут ухо востро держать надо, чтобы в шкуре лишних дырок не понаделали.
