Татьяна Зубачева - Аналогичный мир
— Как хочешь. Двадцать.
— Двадцать одно, — открыл карты Андрей.
— Силён, — усмехнулся Фредди, подвигая к нему кучку кредиток, посмотрел на Эркина. — Заметил?
— Да, — кивнул Эркин. — Но ты такое делал раньше. Два раза.
— Хорошо смотришь, — кивнул Фредди, собирая карты. — Думал, ты ничего не понимаешь. А теперь вот что… Эндрю, у того… ну, у кого ты стрёмником был, на горле, вот здесь, — Фредди чиркнул себя ногтем по шее, — был шрам, так? — дождался кивка Андрея и продолжил: — А на правой ладони татуировка. Открытый глаз. Его звали Большой Гарри, Глазастый Гарри и Грязный Гарри. Ты играешь, как он. Ухватки те же, понимаешь?
— Так, но…
— Слушай, Эндрю. Он сел лет так пять назад. Был с полгода в Уорринге и ушёл в лагерь. Это знают. Узнал я, узнают и другие. Понимаешь? Нельзя тебе играть.
— Ни с кем? Много народу его помнит?
— Среди игроков много. Я посмотрю ещё, кто подвалил сюда. Но лучше не рисковать. Был бы ты постарше… А так. Никак ты не мог с ним до того работать. Гарри никогда не связывался с… неопытными. Не любил учить. И не хотел.
Андрей разглаживал скомканные смятые кредитки.
— Я знаю. Он не хотел, но кроме меня никого не мог найти.
— А тебе это зачем понадобилось? — Фредди спрятал колоду и закурил.
— Ну, я имел долю и мог кое-кого подкормить. И ещё… — Андрей улыбнулся. — Я связь тогда держал. Между бараками. Вот, чтоб кримы не мешали, я и ходил к ним. Там сложные дела крутились. Ладно. Нельзя, так нельзя. Обойдусь шелобанами.
— А играешь ты крепко, — Фредди встал. — Набьёшь руку когда, с тобой сложно будет.
— Не с кем набивать, — Андрей спрятал деньги. — Эркин не хочет…
— Не хочу. Мне это по фигу. Шелобаны лучше.
— Ладно, без меня разберётесь, — Фредди усмехнулся. — Мне ещё там размечать всё.
— Мы сейчас тоже придём.
— А как хотите.
— Фредди, — остановил его уже у двери Андрей. — Мне б с тобой ещё одно дело обговорить.
— Срочно?
— Нуу, не так чтоб очень…
— Ладно, — Фредди на секунду задумался. — После обеда на проминку поедем, там и поговорим. Место приглядите только. Всё. Ушёл.
Когда за Фредди закрылась дверь, они переглянулись.
— Пошли и мы?
— Сейчас.
В дверь заглянул Прыгун:
— Закончили, парни?
— Ага. Уходим.
— На луг, небось? — Прыгун втащил в номер свой столик. — Все как с ума с этой олимпиадой, — с трудом выговорил он непривычное слово, — посходили. Моя тоже. Замочила бельё и понеслась. Юбка по ветру. Бельё есть, парни?
— Есть.
— Как вчера или помене?
— Помене, — улыбнулся Эркин. — Одна сменка.
— Сменка одна, да вас трое. Ну, ничего. — Прыгун пошёл в ванную. — Идите, парни. Ключ я сам отдам.
— Ладно. Мы ушли.
— Удачи вам.
— И тебе того же, — Эркин нахлобучил шляпу и вышел.
Андрей положил на столик рядом с посудой две сигареты и вышел следом.
На лугу Дженкинса суетился, орал, ругался и хохотал почти весь Бифпит. Такого ещё не было, и каждый считал своё присутствие обязательным. Размечались места для стрельб и соревнований по конному мастерству, устанавливались мишени для пуль и ножей, толпа цветных обговаривала правила борьбы, тут же показывая друг на друге толчки, захваты и броски, размечалась трасса для скачек, метались дамы-патронессы, размещая киоски благотворительного базара, и разворачивали свои киоски торговцы, под ногами крутилось столько ребятни всех цветов, что взрослые отвешивали подзатыльники, уже не глядя и не разбирая, кому достанется. За раскладным столиком сидел Берт Рестон, записывая участников, а двое его пастухов ревниво следили за соблюдением очереди, безжалостно выкидывая нарушителей. Правда, трогать белых они опасались, но тут справлялся сам Рестон. Оказалось, что ледяной взгляд и подчёркнуто-вежливый тон действуют не менее сильно, чем ругань и тычки. Многих привело в отчаяние решение не допускать к участию пьяных, но отобранные в судьи старшие ковбои были непреклонны. Проиграй и пей, сколько влезет. А если ты трезвым стрелять не можешь, то тебя и до соревнований шлёпнуть недолго.
Джонатан бродил в этом водовороте, искренне наслаждаясь. За суматохой и неразберихой он видел мягкую, но оттого не менее крепкую руку Старра.
— О! Здравствуйте, Бредли.
— Здравствуйте, капитан.
Джонатан и Старцев обменялись рукопожатием.
— Ну и каша заварилась.
— Думаю, будет вкусно, — рассмеялся Джонатан.
— Надеюсь, — ответно улыбнулся Старцев. — Кашевары хорошие. Кстати, я всё-таки посмотрел ваших бычков. Действительно, как танки. Поздравляю.
— Спасибо, капитан.
Старцев достал портсигар и предложил Джонатану сигарету. Тот с улыбкой кивнул и взял.
— Участвуете, Бредли?
— Я без коня, а всё остальное… — Джонатан развёл руками.
— И стрельбы? — усмехнулся Старцев.
— Пусть молодые порезвятся, — улыбнулся Джонатан.
— Да, я заметил, лендлорды практически не участвуют.
— Кто помоложе и поазартнее — на здоровье. А мы, — Джонатан кивком, не прерывая речи, поздоровался с кем-то в толпе. — Мы будем болеть за них.
— И держать пари, — лукаво улыбаясь, продолжил Старцев.
— А как же! Это уже наша олимпиада, — рассмеялся Джонатан.
— А ваши пастухи? Участвуют?
— Вроде, я их у стола записи видел, — пожал плечами Джонатан. — Их дела меня не касаются.
— Это ваша сознательная позиция, или они сами держатся на дистанции?
— Взаимно, — улыбнулся Джонатан.
— Видимо, — Старцев понимающе кивнул, — именно этим и объясняется бесконфликтность в вашей команде. Я заметил, что конфликты возникают при малейшей попытке лендлорда или старшего ковбоя контролировать жизнь пастухов вне стада. Цветные воспринимают это как рецидив прежних отношений.
— Я не думал об этом, — Джонатан с интересом смотрел на Старцева. — Но, похоже, вы правы. Они все очень… ревниво относятся к своей свободе.
— А сейчас вы скажете, что это получилось у вас случайно, — рассмеялся Старцев, — и что подбор команды — случайная удача! Вы любите ссылаться на удачу, Бредли.
— Главное, что удача любит меня, капитан, — ответно рассмеялся Джонатан.
Старцева окликнул кто-то из комендатуры, он извинился и ушёл, а Джонатан снова окунулся в суету предпраздничной подготовки. И столкнулся нос к носу с Фредди.
— Как дела, арбитр?
— Мне бы твои заботы, болельщик, — огрызнулся Фредди. — Да, у меня дело.
— Ну?
— Ты Глазастого Гарри помнишь?
— Ну? — лицо Джонатана оставалось безмятежным, но еле заметно напряглись глаза.
