Ростислав Левгеров - Тысячеликий демон
Черный Зуб подошел к мертвецу и присел перед ним на корточки. Мертвец оказался пожилым тучным дядькой с густой бородой, раскинувшейся веером. Его рот был неестественно широко раскрыт, даже не раскрыт, а оскален, будто он перед смертью хотел кого-то укусить; в глазах застыл ужас.
– Надо бы вынести его отсюда, – сказал Девятко, – и закопать где-нибудь подальше…
– Нет, – неожиданно резко ответил Зуб. – Нет.
– Что такое? – нахмурился Девятко, присев рядом с ним и обратив свой взор на мертвеца.
– Не знаю… – еле слышно прошептал Черный Зуб. – Мы его вынесем и бросим в лесу. Сейчас же. Выбросим и все.
– Так надо? – глядя ему в глаза, спросил Девятко.
– Да. Не знаю. Мы с тобой его несем, Чурбак, факел не должен погаснуть! Понял? Иди рядом. Гудим, держи лук, будь начеку.
Десятники волоком, за ноги, потащили труп в лес, по каменистым откосам, через заросли репья и крапивы. Бросив его в овраге, на краю леса, они повернули было назад, когда Чурбак крикнул:
– Стойте!
– Что?
Чурбак пугливо заглядывал в яму, водя перед собой факелом.
– Мне показалось, вроде жмур закрыл глаза… Моргнул ими чтоль?
– Брось молоть чепуху, – нетерпеливо отмахнулся Девятко. – Ночь уже. Остальные ждут.
Горыня сидел на крыльце того самого дома, где он два часа назад разбил калитку, шумно вздыхал, жадно пил воду прямо из своего шлема и вытирал лицо мокрым платком. Ему удалось немного поспать, и он чуть отрезвел, но хмель не выветрился окончательно – княжич был мрачен, дик и разнуздан.
Наконец, он утолил жажду и швырнул шлем на землю.
– Где они? – спросил он.
– Вон, идут, – ответил кто-то.
Дружина и братья-близнецы столпились у повозок. Искра, с бледным и скорбным лицом, разговаривала с Буяной, неподалёку от воинов. Доброгост, прислонясь к стене избы, у которой собралась вся компания, делал вид, что считает вспыхивающие на небе звезды, при этом он старательно загибал пальцы, бормотал себе под нос, но все-таки, иногда озабоченно вскидывая брови, поглядывал на княжича. Злоба в одиночестве прохаживался по дороге, изредка вынимал меч, размахивал им, словно веткой, при этом так хищно скалил зубы, что становилось страшно. Конечно, у такого воистину харизматичного человека, как десятник Злоба, не мог быть просто меч. Он владел шкрамашом – аларским тяжелым двуручным мечом, с обоюдоострым лезвием и довольно коротким клинком – всего в полтора раза больше рукояти. Нет слов, шкрамаш, или Дубина, как называл его хозяин, выглядел несколько несуразно, но на деле являлся небывало мощным оружием, особенно в руках такого монстра, как Злоба.
Девятко со спутниками оповестил о своем появлении громким свистом. Дружина оживилась; Горыня поднял висевшую, точно тряпка, голову; рыгнул, схватившись за живот; при этом у него выступили слёзы – то ли от боли, то ли ещё от чего.
– Ну что? Готовы? – спросил Девятко. – Идем, что-ли, на левую сторону? Там на выступе терем – неплохое место для укрытия. Братцы! – обратился он к возничим. – Хлестайте коней и погнали!
– Эй, ты! – рявкнул Горыня, обращаясь к Девятке, – иди-ка сюда…
Княжич сидел, облокотясь локтями в колени, несчастная голова его болталась во все стороны, как сторожевой колокол. Девятко остановился в двух шагах от него. Искра наблюдала за ними с замиранием сердца.
– Ближе, – прохрипел княжич.
Девятко сделал еще шаг вперед.
– Что я вижу? – взглянув исподлобья на десятника, спросил Горыня. – Ты что, князь? Командир тут, что ли? Что молчишь?
Девятко не ответил. Горыня, кряхтя, вскочил; пошатнулся и ухватился, удерживая равновесие, за десятника; медленно выпрямился, взбешенно притянул его за ворот и посмотрел ему в глаза – их носы соприкоснулись.
– Нагло смотришь, пес смердячий, – прошипел Горыня, брызжа слюной. – Нагло. Хочешь показать всем, какое я говно? Так?
Послышался свист – и придорожная березка, шелестя листьями, плавно завалилась. Злоба откровенно враждебно поглядывал в сторону княжича.
Горыня посмотрел вокруг, задержал свой взгляд на Злобе, потом оттолкнул десятника в сторону, но Девятко не упал, устоял на ногах, опустил голову и смирно встал в стороне.
Искра вновь почувствовала, как кровь приливает к лицу, и начинают дрожать руки. Она пыталась понять, каково сейчас её любимому "дядьке" – но десятник, кажется, ничуть не переживал. Кажется… Её повело к нему, но Буяна, положив руку девушке на плечо, твердо сказала:
– Не надо, госпожа. Пусть разбираются сами.
Искра взглянула на свою служанку. Серьезное смуглое лицо, карие глаза излучают спокойствие. Было в облике Буяны что-то неприступное, даже величественное. Боярыня – так она называла её про себя иногда. Действительно, боярыня.
– Хорошо, – несколько обреченно промолвила княжна.
И все же Искра, пристально наблюдая за "дядькой", за его напускным равнодушием рассмотрела испуг, затаившийся в сузившихся зрачках. Что-то ей напомнил этот взгляд…
"Да! – неожиданно осенило девушку. – Ведь так смотрят… рабы".
Девятко стоял к Горыне в пол оборота, пальцы на левой руке слегка дрожали.
"Как же так? Почему ты не плюнешь этому стервецу в лицо? Дядька! Неужели рабство оставляет такой след в душе? Почему вообще мы должны подчиняться Горыне? Он даже не побывал ни в одной битве!"
– Веди, умник, – скривив губы и продолжая коситься на Злобу, скомандовал Горыня.
Девятко, не сказав ни слова, перепрыгнул через обломки загородки и скрылся за спинами воинов.
Отряд подходил к означенному терему. Стояла такая тишина, что казалось, будто стук копыт разбудит сейчас всех демонов, спрятавшихся в Шагре.
Узкая околица извивалась змейкой так круто, что фургоны с трудом вписывались в повороты. Братья-близнецы свистели и ругались; воины хватали запряженных лошадей под уздцы, помогая им вытягивать повозки из придорожных канав, куда они то и дело съезжали.
Лес был справа, слева – размытые ночной мглой силуэты домов. Лунный серп висел в небе, будто пригвожденный, угрюмо выглядывая сквозь плавно проплывающие мимо, как кораблики по ручью, облака.
Внизу, по Жертвеннику, стлался странный сизый туман. Он медленно окутывал ближайшие избы и конюшни, освещая их мерцающим, прыгающим сиянием. Создавалось впечатление, словно внутри тумана пляшут крохотные светлячки.
Наконец отряд доехал до места. Терем царственно возвышался на уступе; по крыше разлился бледный свет полумесяца.
Воины спешились; распрягли лошадей из упряжи и отвели их, вместе с боевыми конями, в небольшую, отдельно стоящую рощицу за домом, где их и привязали. Вернувшись, помогли Милену дойти до лавки, уложили парня туда, положив ему под голову сложенный ормяк. Сами повозки сдвинули вместе перед входом, образовав, таким образом, нечто вроде баррикады.
