Павел Александров - Путь миротворца
— Что это за Белое забвение? — спросил Марк.
— Тот, кто ищет свое призвание — уходит в пустыню Фаран, тот, кто убегает от своего призвания — уходит в Белое забвение. Из Фарана люди возвращаются просветленными, из Белого забвения не возвращаются. Или возвращаются… с иными мыслями, иными целями и с иным сердцем.
Марк вздрогнул от волны холода, внезапно окатившей его с головы до ног. Чем испугали его слова епископа? Непонятно. Но слышать об этом месте он больше не хотел.
— Что же было с другими миротворцами?
— Пятого и Шестого миротворцев я знал хорошо. Все предыдущие миротворцы служили на юге, но эти двое приняли подданство Морфелона. Я служил проводником одного и другого, но, говоря по правде, они не слишком прислушивались к моим советам. Что я могу сказать о Пятом? Смышленый изобретательный мыслитель, исполненный благих надежд и стремлений, всегда умевший дать хороший совет. В отличие от Третьего, который видел спасение Каллирои в искоренении врагов, Пятый много говорил о главной беде адельфов, имя которой — равнодушие.
После битвы в Темной долине враг навязал нам тактику тихой войны, боясь сплочения адельфов перед лицом угрозы. Начались самые тяжелые годы, которые окрестили Эпохой лесных войн. Своры нечисти совершали коварные вылазки и скрывались в лесах, заманивая за собой наиболее храбрых воинов.
Пятому миротворцу досталась тяжелая ноша. Из-за печального опыта предшественников ему мало кто доверял, но это не помешало ему сплотить вокруг себя семь десятков сторонников, построить в морфелонских лесах превосходный замок и стать одним из создателей Лесного воинства. Он изучал людей, хорошо знал людскую душу, прекрасно понимал, как помочь человеку примириться с ближним. Был он и хорошим стратегом. К нему приходили за советом издалека. Нечисть сторонилась его замка. Там находили приют раненые и утомленные воины Лесного воинства.
Услышав об уме Пятого миротворца, власти Морфелона пригласили его в Иерон, стать советником Сиятельнейшего Патриарха. Польщенный такой честью, он согласился. Это было его ошибкой. Без Пятого его сторонники перессорились, не поделив власть в лесном замке. Даймоны почувствовали их несогласованность, осадили замок и сожгли. После этого кровавые бои разгорелись у самого Морфелона, а группы даймонов стали проникать в город. Всем стало понятно, что навязанная нам война проиграна. Власти Морфелона обвинили во всем Пятого миротворца, хотя его вина была лишь в том, что он бросил свое призвание, избрав почетный титул советника короля. Решив, что Морфелон его предал, Пятый впал в отчаяние. Когда из его сторонников никого не осталось, он как и Четвертый ушел в болота Белого забвения. Как я только не отговаривал его от этого безумия! Он думал, что вернется оттуда героем. …Но Белое забвение не отпускает своих героев.
О Шестом миротворце нам поведала дочь Сельвана. Добавлю только, что если за Третьим миротворцем шли тысячи, за Четвертым сотни, за Пятым десятки, то за Шестым единицы. Народ окончательно разочаровался в миротворцах. Посему не удивляйся, если встретишь в некоторых храмах холодный прием. Да, миротворцев много и поныне, но идея дара и призвания миротворца, который стал бы символом и вестником примирения, мертва и забыта.
— Получается, мой титул ничего не стоит, — сказал Марк, нисколько не расстроившись, скорее повеселев.
— Титулы раздают люди, призвание дает Всевышний. Что для тебя важнее — выбирать тебе, — не совсем ясно ответил епископ.
* * *Дорога на юг оказалась спокойной. Ночлеги под открытым небом, скромные ужины у костра и рассказы епископа на привалах оказывали благотворное влияние на всех. Марк общался в основном с епископом и Харисом: один рассказывал ему об истории миротворцев, другой — о битвах и боевых походах. И если епископ был скуп на слова, то Харис не умолкал:
— Самые многочисленные и самые тупоголовые даймоны — это однорогие арпаки, — рассказывал странствующий рыцарь, размахивая руками. — Любой легион Хадамарта наполовину состоит из арпаков. Они нападают большими толпами и выходят в бой только когда их перевес над людьми — не меньше десяти к одному. Да, они не слишком смышлены, но под их натиском устоит не каждый. Они обрушиваются всей уймищей, как бегемот на изгородь. Но никогда, ты слушаешь, Маркос, никогда арпак не станет биться с человеком один на один, нет. Только в толпе и только с десятикратным перевесом. Но и с толпой арпаков справиться нетрудно. Знай, если тебе удалось поразить их вожака — все остальные бросятся врассыпную. А не можешь добраться до вожака — заставь их сбиться в кучу. Они неповоротливы, как разжиревшие медведи в зверинце. Уж поверь мне, с кем с кем, а с арпаками я бился не раз. Они воры и грабители. Помню, как-то в Тихих равнинах они хотели ограбить наши гарнизонные склады, да где им! Как я гнался за ними в ночи, у-ух! Я настигал их и разил, а они бежали и бросали награбленное. Они улепетывали от нас как от пожара. Мы бы разорили все их логовища, если бы хранители традиций не пожаловались нашему сотнику, тьфу! Дескать, мы возмущаем спокойствие в Тихих равнинах.
С хранительницей и Флоей Марк почти не говорил. Две девушки быстро сдружились и шли позади, о чем-то шепчась. По обрывкам доносившихся фраз Флои, которой было нелегко говорить шепотом, Марк узнал, что она рассказывает хранительнице свою историю, вплоть до прихода в Сонную дубраву. Она нашла подругу, которой могла выложить все и которая ее внимательно слушала. Флоя рассказывала и рассказывала о себе и своих приключениях с увлеченностью, какой не наблюдалось даже у Хариса, повествовавшего о драках и погонях.
Марку были мало интересны ее россказни, но когда Флоя заговорила о том, как Седьмой миротворец выкупил ее у дядюшки, он прислушался.
— Только представь, он отдал ему свою одежу! Одежу, подаренную отцом! — говорила Флоя, тщетно стараясь снизить свой звонкий, по-детски наивный голосок. — Мой старший брат был таким. Он бы ничего не пожалел для меня. А сейчас он скитается неизвестно где и думает, что мне счастливо живется у дядюшки.
Марк вслушивался как мог, пытаясь услышать, как отзовется о Седьмом миротворце Никта. Но хранительница говорила так тихо, что расслышать было невозможно. Она умела говорить так, чтобы ее слышал только собеседник.
Флоя поведала ей и об обмане, которым добилась того, что ее взяли в поход. Причем рассказывала она с таким милым самодовольством, что Марк подумал: хорошо хоть епископ, а тем более Харис ее не слышат. Когда Флоя с присущим ей легкомыслием принялась рассказывать о том, как Харис уговорил ее произнести присягу Пути истины, который ей совершенно неинтересен, хранительница резко одернула подругу. А затем стала что-то быстро и жестко говорить. Уже имея опыт общения с Никтой, зная ее склонность к обличениям, Марк решил, что Флоя теперь будет обижаться и молчать. Но не прошло и пяти минут, как юная рассказчица снова болтала и болтала, опять повествуя о своей жизни у жадного дядюшки.
