Керстин Гир - Таймлесс. Сапфировая книга
— Почему ты меняешь школу посреди учебного года? — спросила Лесли. — Ты что-то натворил?
Ухмылка Рафаэля стала шире.
— Зависит от того, что ты понимаешь под этим словом, — сказала он. — Вообще-то я здесь, потому что мне чертовски надоела школа. Но по каким-то причинам…
— Рафаэль переехал сюда из Франции, — перебил его мистер Уитмен. — Идем, Рафаэль, директор Гиллс ждет нас.
— До понедельника, — сказал Рафаэль, и мне показалось, что он обращался только к Лесли.
Синтия подождала, пока мистер Уитмен и Рафаэль скрылись в кабинете директора, протянула обе руки к потолку и закричала:
— Спасибо!!! Спасибо, дорогой боженька, что ты услышал мои молитвы.
Лесли пихнула меня локтем в бок.
— Ты выглядишь так, как будто тебе автобус переехал ногу.
— Подожди, пока я тебе расскажу, кто это был, — прошептала я. — Тогда ты будешь выглядеть точно так же.
~~~
Jede Zeit ist eine Sphinx, die sich in den Abgrund stürzt, sobald man ihr Rätsel gelöst hat.
Heinrich Heine[24]Глава седьмая
Из-за встречи с братом Гидеона и последующего за ним лихорадочного разговора с Лесли (она десять раз спросила «Ты уверена?», а я десять раз сказала «Абсолютно уверена!», потом мы вместе сто раз сказали «С ума сойти!», «Невозможно поверить!» и «Ты видела, какие у него глаза?») до лимузина я добралась на пару минут позже Шарлотты. Мистера Марли снова послали забрать нас из школы, и сегодня он выглядел нервным как никогда. Ксемериус сидел на крыше, размахивая хвостом. Шарлотта уже сидела на заднем сиденье и раздраженно смотрела на меня.
— Какого черта ты копаешься? Нельзя заставлять Джордано ждать. Мне кажется, ты даже не осознаешь, какую честь он тебе оказывает, занимаясь с тобой.
Мистер Марли смущенно приветствовал меня, усадил в машину и закрыл дверцу.
— Что-то случилось? — У меня было нехорошее предчувствие, что я что-то пропустила. И выражение лица Шарлотты его усилило.
Когда лимузин тронулся, Ксемериус скользнул сквозь крышу в салон машины и плюхнулся на сиденье напротив меня. Мистер Марли сидел впереди рядом с шофером, как и в прошлый раз.
— Было бы замечательно, если бы ты сегодня была более усердной, — сказала Шарлотта. — Я себя чувствую неловко. В конце концов, ты же моя кузина.
Я громко расхохоталась.
— Шарлотта, прекрати! Со мной-то зачем лицемерить? Ты просто получаешь удовольствие, видя, как глупо я выгляжу.
— Это неправда! — Шарлотта покачала головой. — Это типично твоя манера — думать только о себе, в твоем детском эгоцентризме. Все хотят тебе помочь, чтобы ты… не все испортила своей неумелостью. Хотя… может, у тебя и не будет больше такой возможности. Я могу себе представить, что они все отменят…
— Чего это?
Некоторое время Шарлотта молча смотрела на меня, а потом сказала почти не скрывая злорадства:
— Ты узнаешь об этом в подходящий момент. Если узнаешь…
— Что-то случилось? — спросила я, обращаясь не к Шарлотте, а к Ксемериусу. Я же не дура. — Мистер Марли рассказывал что-нибудь до моего прихода?
— Только что-то малопонятное, — сказал Ксемериус, в то время как Шарлотта, сжав губы, смотрела в окно. — Похоже, сегодня утром что-то случилось во время прыжка… э-э-э… драгоценного камушка…
Он почесал хвостом бровь.
— Не заставляй тянуть из тебя клещами каждое слово!
Шарлотта, которая естественно думала, что я разговариваю с ней, сказала:
— Если бы не опоздала, ты бы тоже узнала.
— …Бриллианта, — сказал Ксемериус. — Кто-то его… м-м-м… как бы это получше сформулировать? Кто-то его шарахнул по балде.
Мой желудок болезненно стянуло.
— Что?!
— Только не нервничай, — сказал Ксемериус. — Он живой. Во всяком случае, я так понял из лопотанья рыжего. Ах ты господи! Ты стала бледная как стена. О-о, надеюсь, тебя не вырвет? Возьми себя в руки!
— Я не могу, — прошептала я. Мне казалось, я умираю.
— Что ты не можешь? — прошипела Шарлотта. — Первое, чему должен научиться носитель гена, это забыть о собственных потребностях и отдавать всего себя Делу. Ты же поступаешь точно наоборот.
Внутренним взором я видела лежащего на полу Гидеона, всего в крови. Мне стало тяжело дышать.
— Другие всё отдали бы, чтобы заниматься у Джордано. А ты делаешь вид, что тебя мучают.
— Да закрой уже рот, Шарлотта, — крикнула я.
Шарлотта снова отвернулась к окну. Меня била дрожь.
Ксемериус протянул лапу и, пытаясь успокоить, положил мне на колено.
— Я постараюсь что-нибудь узнать. Найду твоего любимчика и всё тебе расскажу, договорились? Только не реви! Иначе я начну волноваться и плеваться водой на эти замечательные кожаные сиденья, а твоя кузина подумает, что ты напрудила в штаны.
Резким движением он рванул сквозь крышу машины и улетел. Прошло ужасных полтора часа, пока он снова появился.
Полтора часа, во время которых я себе представляла самое страшное и чувствовала себя скорее мертвой, чем живой. И от того, что мы уже были в Темпле и неумолимый Мастер начал свой урок, мне легче не стало. Я была просто не в состоянии прислушиваться к лекции Джордано о колониальной политике или повторять танцевальные па за Шарлоттой. Что, если на Гидеона снова напали мужчины со шпагами, и он в этот раз не сумел себя защитить? Если я не представляла его обливающимся кровью на земле, то видела в реанимации лежащим в кровати, подключенного к сотне шлангов, белее мела. Почему не было никого, у кого я могла бы спросить о нем?
Наконец, Ксемериус влетел сквозь стену в старую трапезную.
— Ну?! — спросила я, не обращая внимания на Джордано и Шарлотту. Они как раз пытались мне показать, как надо аплодировать на суаре в восемнадцатом веке. Естественно, совершенно не так, как я это делала.
— Этоладушки-ладушки,глупая девчонка, — сказал Джордано. — Так хлопают дети в песочнице, когда чему-то радуются… Куда ты опять смотришь? Нет, ясойду с ума!
— Всё в порядке, моя девочка с сеновала, — сказал Ксемериус и радостно ухмыльнулся. — Парня стукнули чем-то по голове и на пару часов вывели из строя, но его теперешний вид заставляет предположить, что у него череп твердый, как алмаз, он не получил даже сотрясения мозга. А рана на лбу делает его даже… э-э-э… о нет, не надо опять бледнеть! Я же сказал, всё в порядке!
Я набрала полные легкие воздуха. От облегчения у меня закружилась голова.
— Вот и хорошо, — сказал Ксемериус. — Нет причины гипервентилировать. Нашлюби-меня-пареньсохранил все свои красивенькие беленькие зубки. И он беспрестанно ругается, я думаю, это хороший знак.
Слава богу. Слава богу. Слава богу.
Зато вот-вот гипервентилировать собирался Джордано. Мне было все равно. Его визг больше меня не волновал. Даже наоборот, мне было смешно наблюдать, как его лицо между бородками меняло свой цвет от темно-розового до фиолетового.
