Светлана Багдерина - И стали они жить-поживать
Гвардейцы дернулись, будто марионетки в неопытных руках, застыли, не закончив движения, снова дернулись, рывками развернулись и, нелепо переставляя ноги подобно плохо смазанным механическим солдатикам, медленно двинулись обратно к двери башни, откуда они только что вышли, так и норовя остановиться на полпути.
Маг снова покачнулся, навалился всем корпусом на адъютанта и судорожно втянул холодный ночной воздух сквозь стиснутые до ломоты зубы.
На горячем лбу снова выступили крупные капли пота, тут же энергично начавшие формироваться в ручейки и устремившиеся в ближайшие доступные впадины — глаза.
Давить, давить, давить, давить…
У них нет, и не может быть воли…
Воля здесь есть у одного человека — у меня…
И я заставлю их слушаться, чего бы мне это ни стоило.
ВЫПОЛНЯТЬ!
Я ПРИКАЗЫВАЮ!
ВЫПОЛНЯТЬ!..
Перед глазами Сабана поплыли, то сливаясь, то бестолково мельтеша, то выделывая фигуры высшего пилотажа, разноцветные круги.
Голова…
Ох, моя голова…
Еще чуть-чуть, и моя бедная голова треснет, как арбуз под прессом…
И всё из-за этих тупых мерзавцев!
Проще было бы управлять пятнадцатью скамейками, или бочками, или ослами, чем ими!..
Но нельзя раскисать, я здесь хозяин, надо давить на них, давить, давить, давить…
Я для них царь и бог, мое желание — закон, они не могут мне противиться!..
ПРИВЕДИТЕ ЕГО!
Я ТАК ХОЧУ!!!..
Темнота в дверном проеме снова зашевелилась, и в освещенный факелами стражников круг безмолвно выступили умруны, волоча за собой с заломленными за спину руками старого знакомца — давешнего напыщенного сержанта, у которого спеси сейчас явно поубавилось.
Сабан, не расслабляясь, слегка успокоил рваное свистящее дыхание — никогда не ожидал, что контролировать каких-то недорезанных деревенщин будет так сложно, на грани невозможного! — и, натужно усмехаясь, сделал несколько шагов вперед, к плененному лукоморцу, извивающемуся в стальных руках умрунов и прожигающему его полным ярости и бессильного отчаяния взглядом.
Они снова сделали то, что хотел он.
Он справился с ними и на этот раз.
Значит, грань невозможного отодвинулась еще немного, и он снова оказался на коне, и противиться ему из этого сброда теперь не сможет никто.
А раз так, то можно слегка и поиграть.
— Не знаю, применимо ли такое понятие к этим… тварям… — задумчиво, с видом любопытного исследователя в собственной лаборатории на пороге гениального открытия, которое спасет весь Белый Свет, заговорил колдун, прохаживаясь с заложенными за спину руками мимо застывшей в страдальческом немом изумлении шеренги гвардейцев, — но, возможно, им будет приятно немного помучить шпиона, который черным колдовством и обманом заставил их нарушить верность нашему повелителю и повиноваться своим гнусным планам. Но они своей покорностью этот подарок, безусловно, заслужили.
Он отступил на шаг, склонил голову на бок, словно любуясь произведением искусства, и вдруг, как бы вспомнив что-то невзначай, кивнул умрунам, стоявшим ближе всех к захваченному:
— Бейте его.
Те не пошевелились.
— Бейте его, ну же!..
Умруны стояли и равнодушно молчали, словно в один миг и навсегда потеряли возможность слышать, говорить и двигаться.
— БЕЙТЕ ЕГО! — взревел Сабан и, не заботясь более о своей бедной разламывающейся головушке, изо всех сил ударил энергией кольца в сторону мятежных царских гвардейцев.
Иван вскрикнул, попытался схватиться за голову не принадлежащими ему более руками, и упал на колени.
Даже собакоголовые ощутили этот удар и шарахнулись от взъярившегося мага, враз ставшего похожим на взбесившегося колобка, роняя алебарды и закрывая уши ладонями от беззвучного рева.
Умруны тоже вздрогнули, покачнулись от обрушившейся на них мощи, но не шевельнули и пальцем, чтобы выполнить приказ.
— Я ВАМ ПРИКАЗЫВАЮ!.. Я!.. СЛУГА ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА!.. ЦАРЯ КОСТЕЯ!.. ВЫ ДОЛЖНЫ ПОДОЙТИ И ИЗБИТЬ ЭТОГО НЕГОДЯЯ! НЕМЕДЛЕННО! НУ ЖЕ!!!..
Удар из кольца, последовавший за этим, был такой страшной силы, что теперь уже сам Сабан взвыл от боли, обхватил вспыхнувшую незримым огнем голову и осел кулем на булыжник, не переставая, стиснув зубы и кулаки, бить, жечь, рубить силой магии проклятых бунтовщиков.
Они не имели права сопротивляться, не имели права на жизнь, на существование, права на то, чтобы перечить ему, первому помощнику второго советника… второму советнику первого помощника… второму помощника первому советника… перечить ЕМУ!!!..
Они не могли это делать, они просто не могли это делать не при каких условиях, но чем мощнее и яростнее он бил, давил их и корежил своей волей через кольцо, тем большая доля его ненависти и злости возвращалась к нему, кромсая, калеча, выворачивая на изнанку мозги, выжигая полуослепшие глаза…
Если бы было можно убить покойника, он убил бы на месте их за то, что они делали с ним.
Стражники, позабыв о страхе перед колдуном, долге, уставе и прочей абстрактной суете, бросились врассыпную, в ужасе подвывая, спотыкаясь и падая, сжимая лопающиеся от напора неведомой силы взъерошенные башки с прижатыми ушами…
Непокорную беду, царского сына и второго помощника первого советника теперь окружало только кольцо догорающих на земле факелов и брошенного в панике оружия.
— Ненавижу, ненавижу, ненавижу!.. — рычал маг, раскачивая звенящей и разрывающейся от боли головой, в которой не то шла мировая война, не то гремели праздничные фейерверки по случаю ее окончания, и не замечая, как разбивает в кровь кулаки о камень мостовой. — Вы должны меня слушаться!.. Вы — ничто!.. Я вам приказываю!.. Это ты во всем виноват, лукоморский мерзавец!.. Ты!.. Это из-за тебя!.. И твоего колдовства!.. Ненавижу!..
И тут же — собакоголовым:
— Вернитесь, предатели!.. Всех уничтожу!.. Всех!.. Всех!..
Но это лишь остановило повальное бегство его воинства метрах в ста от театра военно-волшебных действий, но никоим образом не направило их стопы в противоположном направлении.
Взбешенный Сабан, тяжело кряхтя и кашляя, попытался подняться на ноги, не разрывая связи с раскалившимся до боли кольцом, но вдруг его рука наткнулась на что-то острое и холодное, что звякнуло металлом под его прикосновением. Он скосил налитые кровью отчаянно расфокусированные глаза, зажмурился, сморгнул и разглядел: это был меч дезертировавшего вместе со всеми адъютанта.
Опираясь на него как на трость, колдун с трудом встал, нашел слезящимися глазами то, что искал, и неровной подпрыгивающей походкой, что придавало ему сходство с мячиком, уносимым бурной рекой, с диким воплем побежал к лукоморцу, все еще зажатому между двумя удерживаемыми на месте властью кольца умрунами.
